Не будем забывать, что, подав заявление о возвращении на родину, депортированный рисковал навлечь на себя обвинения в нелояльности со стороны болгарских властей, так что повторная подача заявления предполагала исключительную твердость характера и решительность. Например, в один из дней 1943 г. (дата в документе не указана) Георге Д. Мирча, будучи на приеме у румынского генерального консула в Софии, просил разрешения вернуться на родину. Через три дня он был вызван к начальнику местной полиции, который начал его расспрашивать о цели визита. Объяснения Мирчи вывели болгарского полицейского из себя, и тот начал кричать на него, что он болгарин. На это Мирча, по его словам, ответил следующее:
В душе я чувствую себя румыном, что хотите со мной делайте, но я хочу вернуться на Родину, и он меня спросил, если ты румын, откуда болгарский знаешь, я ответил, что учился грамоте в 1916 году, во время оккупации, но у меня и справка есть, что я румын[367]
.Румынские должностные лица, которым осенью 1940 г. было поручено составление списков будущих «эвакуируемых», руководствовались идеей, что «чем больше людей они эвакуируют с севера Добруджи, тем лучше». Румынским властям удалось идентифицировать в северной части Добруджи около 75 тыс. «этнических болгар», т. е. почти вдвое больше, чем было зарегистрировано переписью 1930 г.[368]
Парадоксальным образом, хотя идея «очищения нации» основывалась на понимании этнической идентичности как однозначной и неизменной, проповедники и исполнители проекта «очищения» собственными действиями показывали, как можно манипулировать этничностью в политических целях. При определении этнической принадлежности индивида власти принимали во внимание, помимо самоопределения, языка и происхождения, целый ряд привходящих факторов. Но как только они решали, что то или иное лицо «в действительности» принадлежало к той или иной этнической группе, они спешили заявить, что вопрос решен и пересмотру не подлежит.Первоначально румыны надеялись «эвакуировать» назначенных «болгарами» до начала проверок Смешанной комиссии, и, несомненно, часть населения была выдворена без рассмотрения их жалоб этим органом[369]
. Но надежды румын «эвакуировать» все 75 тыс. «болгар» были сорваны решением болгарской стороны допускать пересечение новой границы только при наличии пропуска, выданного Смешанной комиссией. А. Крецяну, не обладавший властными полномочиями после вступления договора в силу, понимал, что на кону его честь и что румыны ведут себя недобросовестно. Он считал, что ни при каких обстоятельствах численность «болгар» не могла превысить цифру в 56 тыс. человек (которую он исчислил на основании данных переписи 1930 г. и темпов естественного прироста, но и она, несомненно, была преувеличена)[370]. Болгары под давлением румын в конце концов уступили и в конце октября согласились принять больше, чем 56 тыс. переселенцев. В ответ румыны были вынуждены согласиться начать переговоры по поводу максимального числа имеющих быть «эвакуированными» лиц. К 25 октября стороны пришли к согласию, установив потолок в 60 тыс. «эвакуированных», но с оговоркой, принятой по требованию румынской стороны, что это число могло быть пересмотрено в сторону повышения по результатам дополнительного соглашения[371].Соглашение от 25 октября также упростило критерии, по которым определялись лица, подлежащие депортации. Согласно ему, север Добруджи был разделен на две части – южную и северную, по линии железной дороги Констанца – Чернаводэ. Все лица, идентифицированные румынскими властями в южной части как «этнические болгары», должны были быть «эвакуированы»; из сёл, расположенных в северной части, – только лица, по которым был достигнут консенсус в Смешанной комиссии, должны были выехать в Болгарию, в то время как в городах северной части предметом обмена становились лишь лица, зарегистрированные как этнические болгары во время переписи 1930 г.[372]
Таким образом, «этничность», вопреки основному принципу национализма, вдруг стала определяться местом жительства индивидуума.