Ода на рассвете

— Написано в книге этой так: «Но как небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших, и мысли Мои выше мыслей ваших».31 — добавила старушка, видя замешательство, происходящее во Владимире. — Бог знает больше нашего, и ведёт нас путями Своими. Мы не знаем о них, а Он устроят все чудно, так, что уму нашему не понять и не постичь.

«Неужели и это правда? — думал Владимир и понял, что ему стало страшно. Испугался он Правды, испугался ее справедливости, испугался своих желаний неверных, испугался жизни со знанием этой Правды. — Искал золото. Ха! Хотел теплого местечка. Не тут-то было, Володька! Позор!

Вот оно какое золото чистое! Вот она правда! — Владимир вдруг захотел всё исправить, все вернуть и сделать как надо. Почему же жизнь так жестока? Почему нельзя все перекроить, перешить и перелатать? — Столько усилий, столько труда я отдал, и ради чего?! Чтобы узнать от какой-то дряхлой старухи, что все коту под хвост пошло!? Эх-хэх!

Что же делать только со всем этим? — в голове молодого человека поселилась тишина. Не стало вдруг ни одной мысли, ни одного вопроса. Абсолютная пустота. Он снова посмотрел на эту книгу, которая все ещё лежала у старицы на коленях. — Может быть это и есть то самое золото, которое я столько искал? Неужели это оно? Неужели я его нашёл!?»

Садовский открыл глаза только к обеду следующего дня. Ему потребовалось ещё немало времени, чтобы осознать где он, вспомнить хоть что-то, сфокусировать зрение и немного свыкнуться с раздавливающей головной болью. Он всё-таки нашёл в себе сил и встал. Шатаясь и опираясь о стены, Леонид вошёл в комнату.

Все были в сборе, и все заметили его явление, но виду не в силах были подать. Только Юра невольно вздрогнул и прижался поближе к Лизе, которая занималась на лавке вязкой. Саша и Роман выстругали из дерева какую-то игрушку. Марья Петровна возились у печки.

Садовский оглядел всю эту обстановку и понял, что что-то так или иначе произошло.

— Мать, что случилось? — он сделал шаг к Марье Петровне. Слова его были протяжны и сухи. Марья Петровна оглядела сына, вздохнула глубоко и вернулась к своей работе. — Мама, скажи.

— Случилось, сынок! — ответила она. — Где нашёл ты только эту гадость?! — няня повернулась к Леониду. Несмотря на то, что говорила и вела себя Садовская по всей строгости, виновник заметил, как на глаза ее наворачиваются слёзы. К нему дошло: всё, действительно, очень плохо.

— Мама, прости, — выдавил она из себя.

— У меня ли ты просишь прощения?! У детей этих проси прощения! У Лизы проси! — требовала Марья Петровна

Леонид посмотрел на Мохову. Она, с низко опущенной головой, так же мельтешила спицами. Руки ее не слушали, дрожали. Несколько петель соскользнули вовсе. Лиза как будто бы этого не видела и вязала дальше, иногда прокручивая в воздухе совсем пустые петли.

Садовский медленно подошёл и присел прямо перед ней.

Девушка заметно сжалась.

— Елизавета (он так ее ещё никогда не называл), ты хоть мне объясни.

Она молчала.

— Что я натворил?! Как я себя вел? Скажи, как? — продолжал командир.

Лиза подняла на него свои глаза.

— Как? — повторил Леонид, рисуя у себя в голове всевозможные догадки.

— Вы вели себя как… — проговорила она, прикоснувшись к шее, где до сих пор ощущала его руки. Голос ее дрожал, — как… как… — Лиза не могла договорить, — как…

— Как животное? — дополнил Садовский.

Лиза пристыжено замолкла. Она испугалась этого слова, хотя оно полностью подходило.

— Я не… — растеряно начала она.

— Я всё понял, — перебил ее командир и, выдержав паузу раздумий, спросил, указывая на сына. — Он это видел?

— Да, — кивнула Лиза.

Леонид выпрямился. Оглядев ее и Юру, он решил:

— Что ж, такого больше не повторится.

Беленкин поспешил к выходу. У самых дверей он остановился. Его внимание было привлечено ношей, оставленной в уголке. Тихон подошёл к ней и достал оттуда бутыль. От всего содержимого там осталось где-то пол-литра.

— Держи, — подал он бутыль Лизе. — Ты травами увлекаешься. Вот, сделаешь настойку. Тебе пригодится. Мне эта бодяга впредь не нужна.

Прихватив свои вещички в суму, Леонид вышел.

— Лёня, ты куда? — выбежала за ним Марья Петровна.

— На речку.

— Ты что? Смотри, холод-то какой! Простынешь!

— Ничего. Мне полезно!

— Лёня!

— Мать, хватит!

Марья Петровна вошла в дом:

— Ну, и что мне с ним делать? — поникла она головой.

Леонид вернулся поздно вечером. В доме царила гармония и тишина. Роман вслух читал Святое Письмо, все остальные слушали. Когда вошёл Садовский, всеобщее внимание было отдано ему. Это был уже другой человек: чистый, опрятный, с здравым, хоть и измученными взглядом. При его виде няня приподнялась с лавки. Она хотела что-то сказать ему, что-то спросить, но, испугавшись его суровости, молчала.

Он был полон решимости. Леонид пересек комнату и взял Юру. Мальчик игрался с новой деревянной игрушкой, бормоча себе под нос только ему одному понятные слова. Внезапное проявление отцовской нежности его удивили. Прекратился поток звуков, ротик с белыми зубами приоткрылся, серые глазки с большими черными сияющими зрачками сосредоточились. Юра смотрел на отца и не знал, чего ему ожидать.