Ода на смерть оборотня

Рад свидеться, Шарашка, только некогда болтать – ошейник нагревается. Побегу я.

Тут недалеко: мимо речушки, краем леса, через поле стоит Кощеев терем, а поодаль – подземная изба демона Филотануса.

Успел. Ворвался в тускло освещённую горницу аккурат, как ошейник раскалился до невозможности.

Демон Филотанус сидит в кресле вполоборота. Играет цепью, стучит по звеньям перстнями. Та отзывается тонким звоном. Демон резко оборачивается, в глазах вспыхивает серебро.

– Вовг’емя, г’аб. Мне становилось скучно. – Он подался вперёд и сладострастно облизал тонкие губы. – Мой хог’оший обог’отень.

Цепь по-змеиному подползла, закрутилась вокруг ног, примотала к телу руки и звякнула об ошейник.

Потерплю. Недолог век моего рабства: осталось сто два года, три месяца и восемь дней.

История пятая. О власти, мировом господстве и прочих пустяках

Я застрял в катакомбах навсегда, клык даю!

Глотаю тысячелетнюю пыль, ползаю в развалинах, брожу по каменному лабиринту, роюсь в бесчисленных нишах, тайниках и сокрытых сундуках.

Сквозь зубы поминаю добрым словом почившего в стародавние времена колдуна Вырви-Глаз, его свиток «Власть, Мировое господство и прочие пустяки», и демона Филотануса: «Г’азорвись, милый, на мильон кусков, но г’аздобудь пустячок».

Ага, раздобудь! Я свитков нашёл столько, что хватит отсюда до края земли широкую дорогу вымостить. Свалил в стога посреди каменной залы. Нужный ищу «чтоб я сдох, сколько дней». Или уже лет?

И что странно, в этом месте колдовство не действует. Даже маломальское. Напрасно я призывал нужный  свиток, кружился в манящей пляске и распылял волшебный порошок. Только расчихался. В сердцах расколотил о камни бесполезные магические горшки.

Вот ещё: думал, здесь будет полно охотников за магическими тайными свитками, приготовился к славной сочной драке: когти отрастил – прежние в демонической пыточной машине оставил.

Но ведь в катакомбах нет никого. Совсем нет. Живыми не пахнет. Только трупы прежних охотников. Спотыкаешься, а они высохли и пылью рассыпаются.

Почему бы колдуну Ведомиру Вырви-Глаз не спрятать формулу всемирного господства в более подходящем месте? Например, на Карибских островах – отсчитать пятнадцать шагов к югу от кривой пальмы, копать в полнолуние в присутствии танцующих аборигенок? У колдунов своеобразное чувство юмора, чем больше возни и смертей, тем милее их псевдосердцам.

Хотя, на лёгкое задание меня бы не послали. Филотанус не согласился бы ни за что! Это уж, если совсем безвыходно – приходится ему со мной расставаться. Уж как он скрежетал зубами и поглядывал на новую, усовершенствованную дыбу. Но, видать, желание мирового господства жжет изнутри, раз демон, хоть и стёр зубы в труху, решил повременить с пытками.

На моей памяти троих посылали за свитком. Последним отправился упырь из Кощеевой стражи – пустоголовая дубина с лапами, вдвое моих шире. Проиграл упырь в «кости», зарычал, проломил с одного удара дубовый стол. Хотел и на мне злость сорвать. Пришлось улыбнуться. Я хоть и вынужден на серебряной цепи за Филотанусом бегать, по стене себя размазывать не дам. У упыря теперь, что у кролика в удаве, два выхода: либо сдохнуть, либо принести требуемое. То-то, впредь наука: не связывайся с демонами.

Тринадцать месяцев прошло. Упырь из катакомб не вернулся, как и прежние гонцы.

Его я нашёл. Возле сцепившихся трупов: вурдалак и вампир вонзили клыки друг в друга. Упырь, видать, остановился полизать мертвечатинки.

Тут его и настигло нечто.

Приятно встретить знакомца далеко от дома.

Прежде чем, как сдохнуть окончательно, упырь себе уши выдрал и глаза выцарапал. А на морде застыло выражение величайшего ужаса.

– Что ж тебя так напугало?

Молчит. Один глаз на длиннющем когте невидяще уставился в чёрный потолок, на другой я случайно сел.

Эх, костёр бы развести, да дров не жалеть: свитков и пергамента хватит Кощеев дворец обогревать целый год. Да уж воздух сухой, мелкая пыль вездесущая, как в пустыне.

Чтоб встряхнуться, достаю из-за пазухи стамнос – сосуд для вина, подарок греческого бога Харона. Чудесный кувшин неиссякаемый. Хоть сколько угодно бочек наполни из него, а всё равно плещется. На вкус вино молодо, зелено, кисло – куда ему до нашей браги – но сил придает и мозги бодрит.

– Ах ты! Что это? –  будто влезла склизкая гадина в уши, жуёт мозги гнилыми огрызками.

Из пустоты лабиринта, из-за угла, засвербил затылок пристальный взгляд. У нас, оборотней, острое чувство чужого присутствия. Хмыкнул:

– Что скромный такой? Выходи!

Дальше – больше: морозит загривок, щетинит холку. Во рту от того взгляда сохнет, а горло спазмом схватывает.

В миг во рту и горле сделалось сухо. Высунул язык – не помогло. Шерсть на затылке встала дыбом, по хребту потекла холодная струйка. Глотнул добрый глоток вина из сосуда – на воробьиный скок полегчало.

Странные ощущения, очень странные. Огляделся  –  никого. Ощерил клыки в черноту, а там никого… Тишина… Пустота…

… тут послышался свист, – не угрожающий рев охотившихся тварей, а долгий, нудный свист. Я и дышать забыл как.