Ода на смерть оборотня

Пили за смекалку оборотня. Затем за хозяина. За гостеприимство, за богов наших и ваших, за присутствующих, за… да разве всего упомнишь.

В голове мысли играли в чехарду. Одна, странно трезвая, сидела, сложив кренделем ножки. Потом вежливо постучала. Отмахнулся, не до тебя: Микки с Хароном на спор борются. Сели, локти расставили на плоском камне, ладонями сцепились. Силятся руку другого повалить. Пыжатся, из глаз искрами сыплют, никто уступать не желает. Уж из камня показался серый дым. Тут мысль встала во весь рост, невежливо замолотила в мозг, я аж протрезвел на минутку. Как можно было об этом забыть?

– Есть на примете мастер по лаптям-бегоходам? Мои-то совсем прохудились.

Камень не выдержал, обломался с треском. Боги повалились в стороны, одинаково задрали тощие ноги.

Микки загудел. Харон из-под балахона переводит:

– Миктла…тли…тля, ик… схвативши, швырнёт куда пожелаешь,

Хоть далеко, …ик…из бездны подземной в лесные масс-с-с-сивы.

Отлегло. Спасибо, друзья. Неровно встаю на ноги, распутываю из балахонов богов. Харон валится снова. С грохотом, во весь рост, сосна вековая. С Микки кряхтим, поднимаем, ставим бога вертикально; сую ему шест для равновесия, в другую руку – чашу с вином.

Объявляю тост:

Друзья, судьба у нас одна!

Так выпьем крепкого вина!

Я рад разлить его по чашам,

Благословляя долю нашу.

Пьём за спасение. До дна!

По кудлатой бороде Харона скатились капли. Он отбросил шест и залез в складки балахона. Вытащил оттуда глиняные таблички.

Небось на земле не видал такого, говорит! Богини! Только, ик!, для тебя.

Смотрю, а на табличках нарисованы рыхлые женщины в куцых тряпочках. Фу, срамота: все дела наружу, призывные улыбки. Посмотрел на них и взгрустнулось. Вспомнилась одна, с серебряной косой до земли.

Встряхнул головой:

– Споём, Харитон! Хор-р-р-оший ты мужик. Правильный.

Харон кулаком эху погрозил, чтоб хоронилось в каменных сосулях, поднял кубок:

– Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который,

Странствуя долго со дня, как святой Илион им разрушен,

Многих людей города посетил и обычаи вид-е-е-е-ел…

– Калинка, калинка, калинка моя!

В саду ягода калинка, калинка моя! – подпеваю, как могу.

Поём на редкость складно. Песнь Харона без конца и края, о путешествии некого Одиссея. Тот, по-видимому, хитрый малый: навалял Харону и выбрался живым.

Я на последок железным наконечником выцарапал на скале общий портрет. Харон стоял напротив, качался, склонил голову в капюшоне. Эй, друг, не уснул часом?

– Тайну вечную открой, что намалевал. Не скрывай, поведай.

Балда, а ещё бог. Вот, смотри, это я, красавец оборотень: гордая осанка, могучий торс, усы, лапы и хвост. Здесь Цербер, все его три головы. Вот Микки глазами хлопает, рядом души злыденьплотные.

– Кто это будет? Свирепствующая жердь, взглянешь – прослезишься.

– Это ты, Харитон.

– ﬗτϕϜϬṉ! €ΩՃՅη!

Художника всякий может обидеть.

Харон же не отстаёт.

– Совет Харона прими и слушайся речи

Незачем возвращаться к человекам наземным.

Друг благородный, останься ты с нами

Честь жрецу окажи, держись за удачу зубами.

Говорит серьёзно так, даже протрезвел. В ответ широко развожу руки и выразительно дёргаю ошейник.

– Я о тебе помышлял; участь твоя безотрадна.

Слово только скажи: твою изменю я судьбину.

Тут и гадать нечего: предлагает снять удавку. Спасибо, друг, я сам влез в кабалу, добровольно. Если не вернусь, то… лучше об этом не думать. И о полуднице тоже.

*****

– Б-р-р, – от взгляда на портал передёргивает. Дыра висит ни за что не привязана, переливается себе. Ярко, в полный глаз не посмотришь. Вот уже не думал, не гадал, что нужда заставит внутрь лезть.

Микки тщательно меня обнюхал, руку лизнул, поморгал и открыл портал в наши лесные земли. Теперь же суетливо подталкивает к дыре. На шее, промеж глаз, мой зуб  на верёвочке висит – подарок на вечную память.

Харон выудил из складок балахона свиток, ногу отставил, руку поднял величественно. Речь заготовил.

Кланяюсь в пояс ему, Миктлантекутли, Церберу, миру тёмному, подземному:

– Спасибо, братцы, за приют и ласку. Земля, как яйцо, ровная да без углов, значит, увидимся. Харон, нужник всё-таки почисти. Попроси, что ли героя забредшего. – Рукой махнул и нырнул рыбкой в омут. – Эх, помоги Чернобог!

Что вам сказать о путешествии через пространственную дыру? Весело, как кролику в удаве: заглотило, пожевало, помяло, покрутило и исторгло.

Рухнул носом в мягкий мох. Эх, славно дома!

Воздух густой – дыши полной грудью, каждый глоток слаще прежнего. Пахнет болотом, хвоей, кислой ягодой, солнечной поляной, свежим лосиным навозом. К яйцам – к тухлым ли, к свежим – не притронусь ближайшие лет сто. Нанюхался с лихвой. Обод…схватился за поясной мешок – ух! – на месте.

– Пошто шалапутничаешь, шушара? Тень, ты штоль, шобака? Шишек тебе лишку, с шабаша пришвартовался?

Поднимаю голову. Гляжу: торчит из боярышника борода местного лешего, Шарашки. Принюхиваюсь: не лосиным навозом пахнет, а Шарашкиным.

– Прости, ежели напугал.

– Што делается, куда мир катится. В наш век таких шалопаев не было. – Шумит, а сам ветками обрастает. – Што же будет, если шакалы из ниоткуда шарахатся начнут!