Ода на смерть оборотня

Лежу. Угрозой не пахнет. Страхом тоже. Тихо. Не открываю глаз, пристроил под головой тёплый камень. Вздремну, пожалуй. Отдохну и наведу в избе порядок, ежели обруч с изумрудом не отдадут.

*****

Жердь в балахоне оказался неплохим дядькой: серьёзным, строгим и неподкупным. Звать Хароном, по профессии местный управляющий, паромщик и по совместительству бог.

Обруча с зелёным камнем не видел. Дал подсказку:

– Ищи, незванный, в реке шумящей пучины.

– В Лете ищи, – перевожу на доступный язык. – Что кануло, на дне обитает. Отсюда деться некуда: последнее пристанище.

Вонючая чёрная вода оказалось рекой Летой. В неё и канул искомый обруч Кощея. Да тут океан мутной воды.

Разве в такой махине найдешь потерянную вещь?

Но слезами делу не поможешь. И так в пути задержался: ошейник временами дёргает, напоминает об участи непреложного обета. Ну-с, засучим рукава. Б-р-р-р, водица больно склизка. Главное, не пить, иначе выползу на берег юродивым: без ума и памяти.

Ныряю и ползаю в тусклой темноте, аки рыба морская. Шарю голыми руками в иле.

Достаю со дна речного:

1.тапки, сандалии, зонтики, вазы, скульптуры крылатых львов и всевозможных богов;

2. обломки ковчега Ноя;

3. кость кита, в чьём чреве обитал пророк Иона;

4. монеты, украшения: кольца, ожерелья и всякая драгоценная дребедень;

5. таблички с письменами;

6. обломок с надписью «…итаник»;

7. 15 000 тонн несбывшихся надежд;

8. барахло, мусор и ветошь.

Эх, где же Кощеева безделушка?

Румянится на костре странная безглазая рыба, запекаются летучие мыши. Душам по нраву свет и тепло, толкутся подле, лезут в пламя. Пришлось строго рявкнуть. Линию на камнях углём очертил: вот граница, за неё ни ногой… ни кусочком савана не суйся:

– Уразумели, души злыденьплотные? Иначе объясню по-оборотнически.

Понятливые. За угольной чертой призрачной завесой колыхаются.

Харон у костра песню стихотворную гудит. Рад свободным ушам, намолчался среди безголосых теней.

Эпические поэмы, по-нашему байки да сказы, Харона игривые, как Лета, светлые, как подземный Тартар, забавные, как тусклые души: о Хаосе, о смерти Танате, раздоре Эриде, о тяжелых видениях Гипноса.

У поэзии преимущество перед нашими частушками: под неё сладко засыпается.

По-соседски, из далёкого загробного мира, частенько заглядывает в гости Миктлантекутли, Микки по-домашнему.

Сперва зубы ломит, шерсть в носу колышет, пальцы на ногах сводит, ухо заворачивает. Из ничего образуется в воздухе радужная дыра. Затем ширится; сияние глаза щиплет.

Из дыры вываливается колода, точь-в-точь, в какой смертные пчёл разводят. Присмотревшись, находишь сверху колоды пенёк – с зубами череп.

То вечно живой бог Смерти ацтеков в гости пожаловал через пространство бытия. Улыбается во все стопятьсот зубов, не сводит с меня десятки глаз. Они на груди рассыпаны ожерельем и подмигивают игриво.

Микки вздыхает да облизывается. Облизывается да вздыхает. Егозит по многочисленным зубам шустрый язык.

Харон о госте сказ ведёт. Прислушиваюсь:

…вспомню – забыть не могу – о боге смерти ацтеков.

По Земле пройдёт он – демоны все затрепещут…

– Брехня! – чистой воды враньё. Довелось общаться с высшими демонами: такие трепещут только при землетрясении, вместе с почвой. Хотя… Кошусь на ацтекского гостя, ёжусь от плотоядной улыбки. Повторяю не так убедительно. – Демоны не трепещут!

Харон не слышит:

… и пожрал он демонов немало,

С женой богиней Миктлансиуатль,

С которой обитают в нижней,

Девятой преисподней Миктлана…

Вот где собака порылась: пожрал. Мила-текут-ли-сопли демонами закусывает.

Точно: во рту зубов, что звёзд на небе. От такой улыбки хмурый день черней, от улыбки даже солнышко загнётся. Содрогнись улыбкою такой, перемелют зубы оборотня кости.

М-да, неприятная новость. Тому, кто пожирает демонов – оборотень всё равно, что мышь после росомахи – на один укус.

Не отворачиваюсь, отползаю от костра. Ныряю в души, как в море, пара прыжков – и в Лету. Чую, на дне смертельной реки безопаснее, чем рядом с обаятельной улыбкой соседа.

*****

Дни тянутся бусами на шее красавицы. Один к одному камешку схожие: жемчужина к жемчужине, после ещё в три ряда… Конца-краю не видать мусору со дна Леты. Обода с зелёным камушком нет, даже захудалого.

На берегу, на ровной каменной площадке, кучка находок подросла до холма, холм превращается в гору. Души на неё натыкаются, подвывают только им слышимой музыке.

– Ты, Харитон, навёл бы в вотчине порядок. – Душ пять запутались в рыболовных сетях. – Не по-хозяйски. Толкутся, что пчёлы в улье. Два шага шагнёшь – трёх душ смахнёшь. Бродят, воют.

– Не положено, обол не заплачен, – гудит пустой бочкой. —Да и веселее с ними: бродят, воют.

… тысячи ж душ, улетевших блуждают меж нами повсюду

ибо исполнена ими Аида земля, исполнена Лета!

– Значит, за деньгами дело стало?

За переправу к месту последнего пристанища души платят. Если сварливые скупые родственники не положили в могилу мелкую монету – обол – то и бродить умершему на берегу веками. Неподкупный паромщик за так не работает.