Читаем Ода радости полностью

Эффект такой, как при переходе из лектория в лабораторию: я ведь долго парилась, прикидывая, когда же пора уже будет – и не зазорно – показать ребенку какой-нибудь развивающий мультфильм. Но в расчеты вмешался вопль Самса с пола, перекрывший воющие запевания звучащей книги Барто, которая нам с мужем надоела до смурфиков, но именно в тот момент меня радовала: я намеревалась под ее складные, как нож, глубоко врезающиеся мелодии догуглить что-то свое на мужнином большом компе. Но срочно принялась гуглить «слон трубит» на Ютубе: к этому времени я уже научилась хорошо понимать оттенки Самсьих воплей, потому что он научился ими хорошо выражать свои чувства и потребности – Ира Богатырёва пробовала подловить: «Ну и что он сейчас сказал?» – и я замычала растерянно, потому что вопли вычитываются только вместе с контекстом, как прокорябанный мамонт на первобытной скале, – так вот, и тут я мгновенно поняла, в чем дело. Самс упорно жал на все пять заевших песенок в книжке, но не мог добиться, чтобы запели про слона, о котором он от мамы узнал недавно, что слон «тю-тю». Это Самс тихонько шептал в неплотно сжатый свой кулачок «тю-тю» и тут же громогласно трясся от смеха, хотя его пытались уложить спать и проклинали уже свою затею научить его трубить, как слон. «Никогда не знаешь, на что его пробьет», – отстраненно заметил муж, который, в отличие от меня, умеет получать искреннее удовлетворение от любых, самых несвоевременных и необузданных, проявлений ребенка.

И вот я жму на слона в Ютубе, потому что в книге жать бесполезно: лукавые издатели голосящих шкатулок всегда озвучивают их почему-то наполовину, так что с пола нам про «головой кивает слон» не споют, жму, и слон в компе трубит, и Самс утешен, а я не знаю, куда деваться от смущения тем фактом, что глас слона ничуть не похож на мое «ту-ту» в кулачок, изображающий хобот.

Но поздно, слон теперь и навсегда у нас «ту-ту», и Самс подносит свою ладонь к моим губам, чтобы я протрубила, будто ложку сует, будто возвращает вклад. Вместе с подражанием проклюнулась отзывчивость: я долго бросала мякиши в стоячую воду и вдруг пошли круги, наверстывая упущенную волну, и ноги мне окатывает звуками, жестами – вынесенными волною листиками ответных реплик.

Я наблюдаю, как человек устанавливает первые мостики между словами и вещами, как делает первые попытки встроиться, быть услышанным, распознанным, верно понятым, нужным.

Сквозняком проносится по семьям с подрастающими младенцами первый каламбур. «Замерзла, как собака», – бурчу я в сердцах, и мне отвечают, думая, что ловко поддерживают беседу: «Аф, аф!» – похожую историю я впервые вычитываю у коллеги и бывшей одногруппницы в блоге, потом переживаю сама, а затем верифицирую результаты эксперимента аналогичным рассказом другой одногруппницы.

Однажды я роняю, глядя на что-то реально оброненное ребенком и разлетевшееся по кухне: «Ну все, придется теперь пылесосить!» – и Самс исчезает в комнате и долго скрывается в изгнании, а потом является с искупительной щеткой пылесоса в руках.

Однажды он рыдает в изнеможении от ожидания, когда же я закончу суетиться, вскакивать, перепроверять выключатели и тасовать в прозрачной сумке вечерние свои кремики, которые он вообще-то любит поразбросать и пораскручивать перед сном, но только не сейчас, когда сон все откладывается, а я ласково, как аферистка, заверяю его, что вот сейчас прямо наконец ляжем, и спешно собираю тюбики в сумку, и вдруг он, не переставая рыдать в нетерпении, поднимает один кремик и, будто верный паж, а не разбойник, складывает в сумку вслед за мной.

Перед помывкой он тычет пальцем в душ, но это не пересилит моего умиления от его первой добровольной навигации к ванне, стоило мне как-то раз возопить страшным голосом: «Это каки!!!» – и пригрозить помыть. Я унываю, что не найду второй носок, и несу ему новую пару, когда он, сигналя об удаче призывным писком, добывает потерю из заворота одеяла. Но и это не сравнится в эмпатии с первым жестом утраты, когда он, вторя мне в безуспешных поисках, отгибает углы одеяла, заглядывает под подушку и вопросительно разводит руки, как атлант, у которого свистнули балкон.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зараза
Зараза

Меня зовут Андрей Гагарин — позывной «Космос».Моя младшая сестра — журналистка, она верит в правду, сует нос в чужие дела и не знает, когда вовремя остановиться. Она пропала без вести во время командировки в Сьерра-Леоне, где в очередной раз вспыхнула какая-то эпидемия.Под видом помощника популярного блогера я пробрался на последний гуманитарный рейс МЧС, чтобы пройти путем сестры, найти ее и вернуть домой.Мне не привыкать участвовать в боевых спасательных операциях, а ковид или какая другая зараза меня не остановит, но я даже предположить не мог, что попаду в эпицентр самого настоящего зомбиапокалипсиса. А против меня будут не только зомби, но и обезумевшие мародеры, туземные колдуны и мощь огромной корпорации, скрывающей свои тайны.

Алексей Филиппов , Евгений Александрович Гарцевич , Наталья Александровна Пашова , Сергей Тютюнник , Софья Владимировна Рыбкина

Фантастика / Современная русская и зарубежная проза / Постапокалипсис / Социально-психологическая фантастика / Современная проза
Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза