«Отдай мальчику красный трактор», – велит папа, и Самс принимается гоняться за мальчиком с трактором, вывороченным из песочницы. «Беги!» – кричит мне Самс, ощутив, как я припустила с коляской за автобусом, а я на бегу делаю вывод о развивающем значении мультика «Жихарка», где это одна из ключевых сказочных реплик. «Баба Женя», – произносит он, хватаясь за поручень в ванной, про который я ему приврала, что его эта бабушка на небесах вкрутила специально для Самсончика. «Сделай обняшки», – говорю ему наобум, не зная, что сама имею в виду и как еще выпендриться перед объективом мужниного фотоаппарата, и он приникает щечкой к щеке так картинно и сладко, что мне становится неловко, вдруг по снимку решат, будто это я его научила. «Дай дру, э-э-э-э, сёку!» – говорит он сам с собой, поправляя. «Это мама», – говорит он уставившемуся на него малышу, показывая на меня и считая, что сказал о себе главное. «Три! Ноль!» – распознает он «Скорую помощь» хотя не умеет считать и до двух. «Землю», – отзывается, когда я обращаю его внимание на экскаватор, который копает, и выпадаю в осадок, впечатленная скоростью оседания знаний в его голове. «Синий дядя, белый дядя», – классифицирует он по цвету футболок парней, которые идут мимо и никого, вообще-то, не трогают, но тетю в пышном белом – невесту – за человека не признает. Я помечаю в записях дни нового слова, когда вместо звукоподражательных «хр-р-р» и «ту-ту» на сцену выходят полноценные «лефф» и «с’он». Мы с папой заставляем его назвать наш общий в детстве любимый спектакль: «Синяя псика!» – а картошку-синеглазку в книжке Симбирской про овощную грядку он сам именует: «Синий гай!» Над любимой книжкой «Стройка с самого утра» он долго папе рассказывает по картинкам: болтает, сыплет раздельными, но неопознаваемыми словами, и вдруг: «Хани! Ху-я!» – это «кран» и «грузовик» возвысились над щебнем словоподражательных звуков. Зато однажды за переодеванием – по-прежнему малышового образца: он валяется на спине, трогательно связав ножки кренделем, – я вдруг слышу отчетливое: «Дин. Дон». Я поднимаю глаза от подгузника и удивленно повторяю: «Дин. Дон. И что?» Меня охватывает смутное подозрение, но быть этого не может: тоненькую букинистическую книжку Токмаковой со стихотворением «Динь-дон. Динь-дон. В переулке ходит слон…» мы не перечитывали уже месяца два: затерялась в книжках потверже и толще переплетом, и вдруг он подтверждает мою догадку, досказывая стишок: «С’он!»
Вот так, «сям», взял и выучил стихотворение.
Теперь сидит на кухне, грузит деревянный шарик в кузов пластмассового самосвала, пускает машину вертикально по обоям, роняет шарик, грузит вновь, и вновь пускает, и роняет опять.
Когда-нибудь он поймет, что это очень по-детски, просто глупо: ясно же, что даже легкий шарик сто пудов упадет на опрокинутой опоре.
И, конечно, я буду страшно радоваться с ним этому открытию. Но немного все-таки и скучать по времени, когда он злился, что не может победить закон всемирного тяготения, а я боялась, что не запомню, и записывала на бумажку, и заставляла мужа угадывать такое сложное, невероятное и точное имя медузы – «бзю-баба».
Широким шагом в ШРР
Глубоко постигла генезис прославленного романа Алексея Сальникова о «Петровых в гриппе», а также всех бед России, когда сводила ребенка на первую в жизни елку. Утренник с зайчиком, по совместительству затирающим за Снегуркой следы мыльных пузырей, опытной дедовой внучкой и самим Дедом, рутинно ожидающим за кулисами, пока позовут. Мы пару раз прошли мимо, пока шел утренник для другой группы, Самсон и ухом на Деда не повел, а вот я аж подпрыгнула и едва сдержалась потрогать: до сих пор верю, видно, и в него, и в любую ростовую куклу, пока она скучным голосом из-под маски не укажет мне, где тут туалет. Итак, новогодний утренник устроили в нашей школе «Радость», куда мы раз в неделю ходим на шэрэрэшечку: школу раннего развития, где я с удовольствием леплю из кинетического песка и клею блестки на шапочки, пока Самсон тащит продуктовые тележки из комнат для платных детсадовцев и носится по коврам в автодорожный узорчик, удивляясь, возможно, почему здесь никто не шикает на него за то, что он топает на голове у сердитой соседки снизу.
А поскольку ходим мы раз в неделю, то и об утреннике узнали на занятиях в тот же день, и планы пришлось перекраивать, особенно ввиду того, что Самс, как назло, поздно ушел на дневной сон, и сердитая, будто соседка и чужая, мать, приматерясь, буднула его почти в самую темень, и под фонарями сквозь оседающую под ногами тьму они пошли опаздывать, потеть, срочно вваливаться, на ходу вываливаясь из ватных штанов, чтобы нарядненько.