Ода радости

И вот елка Сальникова, нет, не как в романе, без ледяных рук Снегурки и базлания про зажиленные костюмы в подсобках, но по духу его: елка как пожизненный невроз, заработанный на первом празднике, национальная инициация в личный детский кошмар, когда все вокруг – очевидно, те, кто уже пережил и попривык, – радуются, галдят, бросают снежки, спасают зайчика, в общем, участвуют, живут эту жизнь, как могут, а тебе невмоготу, и не манит елочка, и отдергиваешь руку от подноса со снежками, и изумленно взираешь на тех, кто собрался в круг, и просишься обратно, скорей к маме на ручки, но мама – та самая, что провела тебя, приругивая и потея, через снег и спешку, – сама толкает, сует тебя в круг, пытаясь приторочить тебя к первой попавшейся руке детского размера, чтобы хоровод, чтобы весело.

Успокаиваешься ты, только получив подарок, и трогательно таскаешь, обняв, текстильную свинью, угловато набитую вафлями из Пензы и тоффи от «Красного Октября».

А Дед уже подзывает следующего, приговаривая, будто в анекдоте в стиле «Плохого Санты»: «Ну вот, садись на меня, ты ведь уже большая девочка».

Мамы водят хоровод, зажав в ладонях по наладонных размеров телефону. Вот мама на высоких шпильках и в романтичном платье, мама в оленях по всей тунике, мама в таком же дешевом трикотажном платье цветом под елочку, как у меня. Вот девочка Маша, которая ходит с нами в группу шэрэрэ для тех, кому до полутора. Вот наше детство, зовущее Деда Мороза. Вот наше знание, что первую елку нельзя пропустить, даже если не вовремя, недоспали, не догоняем.

Первая елка – образцовая точка сепарации. Здесь мама против малышика: отталкивает, чтобы втолкнуть.

Так я вальсирую с Самсом в бассейне, пережидая его утомленное хныканье и чувствуя, как его ноги твердо опираются на мои, которые мягко сгибаются, и через каждые три счета их будто вдыхает вода, и на миг спадает сила кровяной тяжести от долгих хлопот стоя – дома, стоит присесть, Самс просится на грудь, а так хочется иногда потереть сельдерей или чаю попить пусть на ногах, но спокойно и не вслепую перебирая руками за его головой, обросшей и доросшей мне до бровей, когда вертит ею, взобравшись мне на колени.

Вальсирую и то и дело в такт спрашиваю на ушко: «Ну что, нырнем?» Самс уверенно мотает головой и крепче гнездится пятками у меня на бедрах.

Вот наделенная доминантными задатками рыжая малышка в спасжилете зависла в мелком бассейне, который я презирала до тех пор, пока не узнала, что он отлично развивает у ребенка устойчивость к морским волнам, особенно если удержать его подальше от бортиков и дождаться, пока он, оступившись, нырнет с головой, хватаясь за отпрыгивающую воду, и вынырнет с воплем – к супротивной маминой радости, что вот он и подплыл немного сам. Рыжая девочка зависла, стоя над водой, мелко колышущейся от сверстников, ловящих казенного козырного кита из резины, а мама ее говорит: «Дуй, Анисья, дуй в воду, развивай свой артикуляционный аппарат». И я едва не выпрыгиваю из купальных трусов, мысленно стуча себя мокрой пяткой в грудь: точно, надо же развивать аппарат, а тут сколько ж воды для практики.

В бассейне атмосфера обычной женской раздевалки, потому что мужской нет: бассейн в поликлинике и работает всего по два часа два дня в неделю. Округлыми, но твердыми, как поручни, руками сотрудница поликлиники принимает малышей от полугода в одинаковых подгузниках для плавания и первых резиновых шапочках, пока мамы спускаются в воду по пояс. Отцов в воде не предусмотрено, однако на каждый сеанс приходит то ли дед, то ли поздний отец с фотокамерой, обращенной на своего в шапочке. Мамы кокетливо жалуются друг другу на этого соглядатая, я поправляю грудь, выглядывающую из чашечки не по объему – мне все равно, как здесь выглядеть, я тут работаю: опорой моста, неповоротливой баржей, – и, когда однажды мы приходим первыми, я запоминаю, как подарок, что смотрительница предлагает мне самой проплыть бассейн туда-обратно, чтобы смешать воду. Сейчас, когда Самс освоился в круге и нарукавниках, я позволяю себе плавать вокруг него, благодарно признаваясь ему, как рада его успехам.

Впрочем, про успехи в женской раздевалке надо с осторожностью. Мои собеседницы выталкивают меня, как вода.

В первый же день я, кляня себя за привычку к откровенности, признаюсь, что сама-то не хожу в бассейн. И получаю: «Ну и зря». Далее выясняется, что у советчицы под боком бабушка, с которой она, едва потянет в заплыв, может оставить малыша. В другой раз меня поправляют, стоит мне пуститься в рассуждение о прогрессе, который за месяц-полтора налицо: Самс не плачет в воде, сам держится в нарукавниках, молотит ножками и даже не сразу вцепляется в меня, спрыгивая попой с бортика.