Одарю тебя трижды

«Мне б такую обнять белотелую, и коснуться губами груди, хе-е-е…» — пропел Реса и снова припал к свирели губами, но виновен был Реса, виновен был и Предводитель; терзаемый совестью, забыл о любимом дожде, он метался в шатре, и метался скиталец среди инструментов: почему не звучат, почему он не слышит их звона, не оглох ли? И в отчаянье топнул ногой — стук раздался отчетливый, жертв своих дожидались болотные хищницы, растения-хищники, и дрожал, притаясь за углом, Уго, безумец, охваченный дрожью от звука шагов настороженных, окрепли, почуяли кровь — его глаз обитатели, исступленно забились вялые рыбки, Доменико ж так рванул струну, так неистово оборвал ее! Зазвенела струна обреченно, выдавая его, обличая, и тогда он расслышал… И кинулся прочь, выбежал из дому, а чуть в стороне юный безумец лицом к лицу с жертвой набирался сил из испуганных глаз беспомощной женщины-серны, и свалился у ног отца Реса, но виновен был Реса. «Когда не было змеи и не было скорпиона…» — вопил на своем языке исполин, и молила о жалости Анна-Мария взглядом прекрасных, косо прорезанных глаз, но мольба подстегнула юного Уго, безумца, — вскинул руку с ножом и вспомнил — «под лопатку, со спины ближе к сердцу», обошел ее, а Анна-Мария, с ребенком под сердцем, оцепенела, не шевельнулась, обронила корзину — нет, не отводите глаз, знаю, вам трудно, да, очень тяжко, но мы, я и вы, бродяги незримые и негодники, по словам краса-горожан, мы же знаем все, знаем, как Уго втянул глубоко терпко-приторный воздух, вскинул руку с ножом, юный безумец, и как сильно всадил под лопатку в роще найденный нож… Настоящий… И опрометью кинулся прочь, ошалело, то и дело глядя назад и не видя, что впереди, налетел на кого-то, повернул злобно голову и дрогнул — перед ним стоял Доменико… Оба замерли, изумленно смотря друг на друга, а за углом испустила дух Анна-Мария.

Уго в диком страхе рванулся с места, и Доменико, подумав: «Почему он меня избегает?» — тоже понесся дальше, но только в сторону Анны-Марии, и когда налетел на нее, упавшую ниц, и когда извернул к себе самую звучную умолкшую струну, оцепенел, потрясенный:

была совсем чужой, другому преданной…

В НЕВЕДОМЫЙ ГОРОД, В ПУТЬ…

Вы еще здесь? Опечалены… Знали бы, мне каково… И все же давайте обойдем Краса-город — скоро покинем его, пойдем за несчастным скитальцем… На опушке лесной холмик, цветами осыпанный… Доменико — ничком на постели, люди — торчком у стены, в доброте и в сочувствии невольно виновные, — в скорби тянешься к одиночеству. Соболезнуя, опускали на плечо ему руку, а он еще глубже зарывался в подушку лицом… Дальний запах волос Анны-Марии, скошенной… Анна-Мария в земле… Что ей там нужно… Перед глазами зримо, мучительно живо все, что случилось… Случилось! Погрузился в туман, навалилась страшная тяжесть, чьи-то руки и голоса: «Ах какое несчастье!», «Бедная женщина…» Горы цветов, их запах, душивший волосы Анны-Марии, и снова чьи-то «ах», чьи-то «эх», искренне переживали краса-горожане, ненадолго возвышенные горем… Повалясь на постель, скорбел Доменико. Кому было знать, как он любил и страдал… И хотя ему ни разу не пришло в голову покончить с собой — из деревни был все же, а в деревне стойки, выносливы в горе и скорби, — мечтал умереть, быть убитым чужою рукой…

И решил отправиться в город бандитов — в Камору…

Артуро принес умыться, у ворот поджидало ландо, оставалось сходить в рощу, к срубленному дереву… Ждал вечера, никого не хотел, никого не мог видеть. Не для себя хотел денег, просто знал — из-за драхм его быстро прикончат… И все равно выходило, что для себя хотел… Опустились наконец сумерки, и тут заявился Александро — еще один безумный!.. О, взорвался скиталец:

— Некогда мне!

— Слушай, Доменико, — Александро подошел совсем близко. — Я сберег тебе целый час, удели же мне пять минут.

— Какой еще час…

— Вот тебе твои драхмы.

— Вы… знали?

— Разумеется.

— И не взяли?

— Не будь ты в трауре, влепил бы пощечину, — рассердился Александро. — По-всякому меня оскорбляли, но так!.. Никто не смел, никогда! Слушай внимательно. Я оставил в роще тысячу драхм, они тебе непременно понадобятся, но позже. Когда останешься без этих — здесь почти четыре тысячи восемьсот. Не огорчайся из-за того, что мне известны твои тайны, — ведь я наблюдаю за вами всеми… Я знаю, что ты хочешь ехать в Камору, и догадываюсь — зачем.

— Вы… — Доменико смутился. — Вы… Значит, вы не сумасшедший?