Перечитываю письмо до тех пор, пока мои глаза не становятся воспаленными и сухими. Я часто и быстро моргаю, чтобы набежали слезы. Чтобы смыли все прочь. Мужчина на соседнем кресле резко отворачивается к окну, как будто ожидая, что я попрошу его о чем-то невыполнимом.
Записка Калеба кажется искренней и в чем-то даже похожей на прозрение, как будто во время ее написания он понял, что меня в конце концов может быть достаточно. Но как я могу быть уверена, что письмо не продиктовано страхом снова остаться одному в чужом городе или позорного клейма возвращения к бывшей? Я так много даю ему: выбрав меня, он получает кота, семейные ужины, регулярный секс и заботу.
Складываю письмо, пока оно не превращается в маленький квадратик, который помещается в ладони.
Лучший сценарий: его предательство позволяет нам выбрать перезагрузку, начать все сначала. Может быть, все это время я хотела проверить, насколько он меня ценит, узнать, будет ли он бороться за меня. Я хочу быть достойной борьбы.
Разве Розмари не хотела от него того же самого?
Что же, мне это удалось, а ей нет, но я не ощущаю ожидаемого триумфа. Честно говоря, мне немного грустно оттого, что единственный человек, который мог бы меня понять, – единственный человек, с которым я не могу ни о чем поговорить, –
Затем самолет приземляется, на максимальной скорости проносясь по взлетно-посадочной полосе. Моя нелюбимая часть полета: чувствовать, как под ногами содрогаются тормоза. Какая ирония судьбы – пережить семь часов полета без происшествий, чтобы потом разбиться и сгореть при приземлении.
На международном паспортном контроле в аэропорту Кеннеди относительно недавно появились стойки самообслуживания. По указанию автомата встаю напротив камеры и стараюсь выглядеть красиво, чтобы я могла выложить историю в свой «Инстаграм» и сообщить о своем триумфальном возвращении.
Уезжаю из аэропорта на «Убере» и пишу Калебу сообщение:
Я прочла твое письмо. Мне грустно, что это случилось, но я благодарна за эту записку и рада, что ты честен со мной. Думаю, мы справимся с этим. Я определенно хочу обсудить все, когда ты вернешься, но сейчас я хочу, чтобы ты знал – я люблю тебя и прощаю.
Три слова – я так долго ждала, когда же услышу их, произнесу вслух и, конечно же, напишу, – кажутся теперь чужими. Как будто я никогда раньше не видела их в таком сочетании.
В Уэльсе уже почти три часа ночи, поэтому я не жду немедленного ответа. Водитель «Убера» высаживает меня, я поднимаюсь по лестнице, поворачиваю ключ в замке и вхожу в квартиру. Ромео бросается ко мне из-за угла и с урчанием обвивается вокруг моих ног. На кухонном столе Ноа оставил записку.
В желудке урчит, а в холодильнике пусто, так что я залетаю в супермаркет за пять минут до закрытия и начинаю бесцельно бродить между полками. Под укоризненные взгляды измученных сотрудников набираю хлопья, чай, лингвини, песто, яйца, бананы, чесночный хумус, сельдерей и упаковку брецелей в шоколаде. На кассе я придумываю другие срочные дела. Не хочу возвращаться в свою квартиру; предпочитаю быть среди людей. Несмотря на два тяжелых пакета, которые мне вручает кассир, я иду домой длинным путем и прохожу мимо какого-то нового пивного магазина, где рекламируют британский импорт. Заглядываю внутрь и осматриваю полки, пока не узнаю знакомую бутылку валлийского золотого эля. На этикетке изображена морда дракона, а его язык охвачен пламенем. Представляю, как Калеб откроет мой холодильник и обнаружит бутылки – приятный сюрприз к его возвращению.
Покупаю шесть бутылок.