Одержимые. Женщины, ведьмы и демоны в царской России

Бехтерев приходит к выводу, что во всех подобных эпидемиях, в том числе и эпидемиях кликушества, была психологическая основа, «характеризующаяся крайним невежеством, неудовлетворенностью духовных потребностей населения, отсутствием нравственных руководящих начал и недостатком умственного развития, граничащим с патологическим слабоумием». Вместе со специфическими физическими состояниями, такими как анемия и истощение, эта психологическая основа создавала «условия необычайной внушаемости отдельных лиц населения, воспринимавших на веру самый уродливый бред душевнобольных». Используя широкий и размытый термин «психопатия», придуманный немецкими психиатрами в 1880‐х годах, Бехтерев помещает в категорию ненормальных множество неопределенных форм поведения, «не поддающихся измерению с помощью психических тестов, – эксцентричности, особенности, странности, причуды»[625]. Однако Бехтерев отвергает теории о примитивизме крестьян и напоминает читателям, что девиантное поведение, связанное с психопатологическими эпидемиями, не является исключительной прерогативой крестьянства[626].

Образованное общество, по Бехтереву, могло и действительно бывало охвачено психопатологическими эпидемиями. Пренебрегая грубыми верованиями, более образованное общество порождало собственные причуды. В качестве доказательства Бехтерев снова приводит зарубежные примеры, указывая на популярность месмеризма в парижском обществе XVIII–XIX веков. Популярность магнитотерапии в Петербурге в конце 1870‐х годов, увлечение религиозной мистикой в России в разные годы XIX века и разразившаяся на момент написания книги эпидемия «свободной любви» и половой свободы в российской образованной среде были, по его мнению, явлениями психопатологическими[627].

Что точно не являлось, по мнению Бехтерева, патологическими эпидемиями, так это революционные выступления народа против деспотического режима в 1905 году. Как и в эпидемиях кликушества, внушение и самовнушение играли здесь главную, но на этот раз положительную роль. Для создания монументальных революционных волнений, пишет Бехтерев, «достаточно какой-либо одной искры, двух-трех патетических слов, произнесенных оратором на сходке или учебном собрании». Таким образом, российское население виделось Бехтереву разносторонним: «путем внушения народные массы могут быть направляемы, как к самым безнравственным и жестоким поступкам, так и к великим историческим подвигам». Следовательно, революционные движения представлялись ему противоположностью кликушеству и другим эмоциональным проявлениям, которые российские психиатры определяли как аномальные и потенциально насильственные. Опять же, утверждает Бехтерев, народные массы России не уникальны в выбранных ими направлениях; во всех обществах были примеры как варварского поведения, так и прогрессивных действий. Как еще, заявляет он, можно объяснить суды Линча в якобы развитой стране или, напротив, успехи таких великих исторических деятелей, как Жанна д’ Арк, Мухаммед, Наполеон Бонапарт и Петр Великий?[628]

При должном руководстве, сместившем бы фокус с суеверий и других иррациональных верований, коллективное сознание народа России, по мнению Бехтерева, могло быть вовлечено в прогрессивную деятельность. Просвещенные личности, а именно объединившие усилия революционеры и психиатры, могли бы привести народ к лучшему будущему. Обозначая эпитетом «темный» не народные массы, а мир в целом, Бехтерев как бы напоминает своим коллегам-психиатрам в 1909 году

о вашем долге распространять лучи духовного света в наше темное царство. Только дружным содействием всех сил страны горизонты окутывающего нас со всех сторон мрака будут просветляться. И будем надеяться, что мы еще дождемся лучших дней для нашей несчастной родины[629].

Здесь подразумевается, что все то, что российские психиатры определяли как рост морального вырождения через алкоголизм, проституцию, гомосексуальность, венерические болезни и преступность, было обусловлено не социальными, а политическими факторами. В этом отношении Бехтерев симпатизировал российским социалистам, и не удивительно, что он приветствовал большевистскую революцию.

Многие психиатры хорошо принимали радикальные взгляды Бехтерева, выраженные в его публикациях и выступлениях на профессиональных собраниях. Некоторые были активно вовлечены в левую политическую активность в 1905 году, а многие другие были потрясены последовавшими за революционными выступлениями репрессиями. В бурные революционные дни сотрудники психиатрических лечебниц и больниц Москвы, Петербурга, Харькова, Нижнего Новгорода, Воронежа и Казани прятали нелегальную литературу и оружие, проводили политические собрания. Однако в этих же учреждениях койки занимали политические заключенные, которых посчитало патологически ненормальными правительство, а не психиатры. После революции 1905 года многие психиатры, в том числе Владимир Яковенко, лишились должностей в государственных учреждениях[630].