Если уж монах, посвятивший свою жизнь служению Богу, мог несколько раз подряд забыть помолиться, набирая воду из колодца, что говорить о простых смертных? Одержимая демоном украинка Агафия из Городищенской слободы (область Войска Донского), должно быть, думала именно так в 1850‐х годах, когда вселившийся в нее бес встретил пришедшего к ней священника обещанием заставить Агафию страдать за то, что она не перекрестилась, когда пила из колодца[229]. Несомненно, Агафия, ища причину своей болезни, ухватилась за правдоподобную ситуацию, которая могла (а могла и не) произойти.
Хотя русские крестьяне и полагали, что все люди уязвимы перед нападением демонов, женщин они считали более восприимчивыми к одержимости. Беспомощность женщин они объясняли естественными сексуальными побуждениями демонов, которые неизменно считались мужчинами. Представления об облике бесов крестьяне черпали из изображений на иконах и религиозных лубках. Соответственно, крестьяне описывали бесов с рогами, крыльями, хвостами и когтями, но обязательно с человеческими лицами и туловищами. И какую бы форму ни принимали бесы, их хвосты, по мнению крестьян Олонецкой губернии, всегда оставались видимыми. В то время как одержимые и мучимые демонами люди на иконах и гравюрах чаще всего были мужчинами, эпизодические изображения распутниц и блудниц, истязаемых змеями, подчеркивают наготу и увесистые груди этих женщин[230]. На ксилографии XVIII века мы встречаем сюжет, демонстрирующий женскую сексуальность: гравюра изображает женщину с распущенными, как у блудницы, волосами. Кроме того, эта женщина сидит на кровати, у ее ног мужчина, справа от нее художник изобразил дьявола и змееподобного демона, а на заднем плане – Адама и Еву[231]. Связь, которую усматривали крестьяне между одержимостью бесами и женскими половыми органами, надо понимать следующим образом. Как объяснял наблюдателю один крестьянин, если ведьма закладывала порчу под порог, порча действовала на мужчину с меньшей вероятностью, чем на женщину, потому что «у него надеты штаны, так и не берет». Крестьянин имел в виду, что, поскольку женщины не носили нижнего белья, их гениталии были более уязвимы для воздействия порчи, когда они переступали порог[232]. Буквальное понимание сексуального проникновения демонов в женщин влечет за собой более широкое культурное представление, что «женские тела открыты, а мужские запечатаны»[233].
Считая, что женщины более уязвимы для бесов, крестьяне также разделяли православные представления о том, что вероятность нашествия бесов повышается в определенные периоды религиозного календаря. Нередко первая сцена ритуальной драмы кликушества разворачивалась в деревенской церкви во время богослужения, особенно в наиболее напряженные периоды православного календаря – на святки (от Рождества до Крещения) и во время Великого поста. Первый приступ одержимости в ащепковской эпидемии происходит на Крещение 1898 года, а сама эпидемия разворачивается во время Великого поста. В 1909 году небольшая эпидемия в Московской губернии началась перед Пасхой – самым важным праздником в православном календаре[234]. Оба религиозных периода ассоциируются с битвой между добром и злом, завершающейся торжеством добра.
Очищение воды на Богоявление в честь крещения Христа символизирует грандиозную победу над демонами. В молитве, которую произносят в Великое освящение воды, священнослужители просят Бога: «Сотвори ю нетления источник, освящения дар, грехов разрешение, недугов исцеление, демонов всегубительство, сопротивным силам неприступную, ангельския крепости исполненную»[235]. Молодежь, участвовавшая в праздничных колядках, которые церковь ассоциировала с дьяволом и его приспешниками, так как колядующие скрывались под ложными личинами, символически как бы позволяла бесам овладеть их телами. Позже они символически очищали свои тела от зла, окунаясь в прорубь – «иордань»[236]. К ним присоединялись и другие прихожане, надеясь избавиться от грехов и бесов[237]. На святки многие чувствовали себя уязвимыми для вторжения разъяренных демонов, особенно в канун Крещения, когда, как считали крестьяне, ведьмы обладали особой силой[238].
Великий пост – время, когда, в православном понимании, происходит борьба между Богом и дьяволом и между жизнью и смертью, – также считался периодом, когда люди наиболее беззащитны перед уловками дьявола[239]. Неоднократные упоминания о людях, ставших слугами или вместилищем бесов, а также осуждение злых сил в богослужениях Великого поста заставляли прихожан и священников ожидать, что бесы вот-вот атакуют хотя бы одну уязвимую женщину в их окружении[240]. Не случайно крестьяне считали, что ведьмы остаются невидимыми во время утренней пасхальной службы в церкви только до того момента, пока священник не вынесет из алтаря Святые Дары, побеждающие зло[241].