Одержимый женщинами

– Короче, – говорит он мне, – мы сейчас находимся на той стадии, когда ваш клиент бросил среди виноградников Бирмы медсестру американского флота, в одной рубашке. Одно это уже не слишком красиво! Не слишком!

У него сильный, слегка елейный голос, голос актера. Я возражаю, держась прямо в кресле эпохи Второй империи, сердце мое под новым синим платье преисполнено гордостью:

– Он поступил самоотверженно! Он не хотел втягивать невиновную в свою безумную авантюру!

– Как бы не так! – восклицает мировой судья, которого ничуть не волнует процесс освобождения. – При этом он прихватил восемнадцать тысяч пар чулок! Тончайших, капроновых, шикарных!

Я замолкаю, смотрю в сторону.

– Что с ним было в течение пяти месяцев, – продолжает он, – неизвестно. Сведения, которые он предоставил, настолько же скупые, насколько уклончивые. Создается впечатление, что в Куньмине, в Китае, он встретил молодую евроазиатку, которую, как утверждает, он выиграл в карты.

– Раз он так говорит, значит, это правда! Кристоф никогда не лжет.

– Он говорит только ту правду, которая идет ему на пользу, – поправил меня судья. – Отцы-иезуиты преподали ему хороший урок.

– Нельзя же упрекать его за то, что он учился именно в этой школе!

Он засмеялся и взял конфету. Он с той же ревностной аккуратностью развернул обертку, с какой прежде, вероятно, обрезал головку сигары.

– Прошу вас, дитя мое, – вздохнул он, – не пытайтесь заставить меня поверить, что вы глупы, и перестаньте перечить каждому моему слову.

Он уже предлагал мне отведать эти радости целлюлита и больше не настаивал. Он минуту сосал и пережевывал свои, расхаживая по кабинету. Внезапно он остановился передо мной и покачал прямо перед моим носом своим толстым указательным пальцем, что-то в этом жесте было непристойное:

– А в феврале этого года, где мы его обнаруживаем?

Я не знала. Судя по записям Констанс, Кристоф наземным, воздушным или морским транспортом двигался из Китая примерно по тропику Рака. Во время всей этой экспедиции его сопровождала преданная подруга, которую он называет Шери-Чен, но когда он добрался до Аравии и направился в сторону Каира, он уже был один.

– Вена, Австрия!!! – триумфально восклицает судья. – Сюда стекаются все подпольные торговцы послевоенной Европы!

Несколько месяцев назад я была в Вене. У меня перед глазами засыпанные снегом развалины, колесо обозрения, дом 16 по улице Воленбенгассе, где живет моя приятельница Рея, вспоминается мелодия цитры.

– Этот негодяй продает капроновые чулки на вес золота и зарабатывает целое состояние! Все полицейские стран-союзников разыскивают его.

Он наклонился ко мне, его огромные глаза не отрывались от моих, театрально понизил голос, чтобы сообщить главное:

– Однажды ночью британцы в своем секторе наконец сумели загнать его в ловушку в канализационной системе. Он бежал из одного подземного коридора в другой, а его окружали со всех сторон… И в тот самый момент, когда его вот-вот должны были схватить, знаете, кто появился?

Я глупо помотала головой, разинув от изумления рот, сердце рвалось на части от звуков цитры. Он повысил голос:

– Его бабушка! Его бабушка собственной персоной, которая вопила изо всех сил и отгоняла преследователей зонтиком! Пока ее усмиряли, его и след простыл.

Тут уж я взорвалась, колотя руками по подлокотникам кресла:

– Это уж слишком!!! Какое-то безумие! Бабушка Кристофа умерла много лет назад!

Он вздохнул, снова начал мерить шагами ковер. И сказал мне, размахивая рукой:

– Согласен, что эта венская история довольно темная. Тут есть маловероятные эпизоды!.. Но!..

И снова его огромный указательный палец нацелился прямо на меня:

– Через полтора месяца благодаря одному доносу удалось напасть на его след. Давайте на пари – знаете где?

Чудом я знала. В записях Констанс я нашла намек. Три розы, словно увядшие на солнце, Старый порт, холм Нотр-Дам-де-ла-Гард. Я еле слышно отвечаю:

– В Марселе, его родном городе.

Палец опускается. Продолжая расшагивать, судья старается не выказать своего разочарования:

– Теперь он промышляет совсем другим. Снял какое-то складское помещение, где женщины ждут своей очереди, как на прием к зубному. Одна за другой залезают на стол и стоят там, задрав юбку. И тогда ваш Кристоф какой-то смесью собственноручного изготовления кисточкой рисует им чулки на ногах до середины ляжек, с прямым швом, лучше настоящих!

Он хохочет, я тоже не могу удержаться. Он садится за письменный стол, вытирает руками глаза, тело сотрясается от смеха.

– Господи! – говорит он. – Шов ровнехонький, а наверху кружева! Это черным по белому написано в полицейском протоколе!

В этот момент в кабинет заходит секретарша, и он должен принять серьезный вид. Сама она очень серьезная, очень молодая, под блузкой, застегнутой под самое горло, тугая грудь. Она дает судье подписать какие-то письма, и, подписывая их, он, не заботясь о моем присутствии, с привычной беззаботностью обнимает ее.

Уходя, она встречается со мной взглядом и награждает улыбкой святой недотроги. Я бы дала ей лет семнадцать. Позже узнала, что ей девятнадцать.