Одержимый женщинами

– Изабель! – бросает ей судья. – Будь добра, подготовь разрешение на посещение адвокату Лепаж. Кажется, Мари-Мартина?

Я подтверждаю. Когда дверь закрывается, он говорит мне, что во время оккупации смотрел фильм под названием «Мари-Мартина» с Рене Сен-Сир в главной роли.

– До чего волнующая и красивая женщина! До чего мелодичный голос! Какой высокий класс!

Он грезит так еще несколько секунд, потом, глядя куда-то в пустоту своими огромными глазами и не меняя выражения лица, изрекает:

– И на этот раз ваш клиент ускользает от правосудия, просто исчезает… Знаете, что в нем меня восхищает, несмотря ни на что?

Он сурово смотрит на меня:

– Это упрямство, храбрость, с которой он каждый раз убегает, чтобы двигаться куда-то еще, – все дальше и дальше…

Вздох.

– И куда в результате? Знаете, где мы его поймали? В одном из этих заведений, где он скрывался раньше, их закрыла Марта Ришар. То есть, если считать, что все возвращается на круги своя, на этот раз его погубила женщина!

Он покопался в открытой папке, достал оттуда лист бумаги. Просмотрел его и сказал мне:

– В одно пасмурное воскресение, скорее для него, чем для остальных, в «Червонной даме»…

Его взгляд, застрявший на моих коленях, полон такой ностальгии, которая выдает некую неприкрытую откровенность – студенческие загулы, первые подвиги, но, наверное, у меня извращенный ум. Он бормочет:

– Какой феномен, этот ваш Кристоф!.. Солдаты, которые выдворяли из заведения девушек с их чемоданами и птичьими клетками, нашли наверху кладовку, спрятанную за разрисованным холстом, а в ней – молодого парня, которого там заперли. Послушайте, вот что буквально сказал капрал, когда его нашли:

«Он забился в угол как испуганный ребенок…»

Очередной вздох, судья встает и идет по комнате тяжелыми шагами.

– Дорогая, – говорит он мне, – вы опоздали. Арестован в апреле, осужден в мае военным трибуналом, спасен от крайней меры – расстрела – решением правительства, переведен в гражданскую тюрьму благодаря хлопотам супруги, но тем не менее остался под контролем армии, ваш клиент – твердый орешек для юриспруденции.

– Вот именно! Меня удивляет…

Он вяло махнул рукой.

– Главное – не перебивайте меня, прошу вас. Я сам уже немало нахлебался с этим делом… Суд, который признали компетентным, я буду возглавлять его, должен собраться через пять недель в Сен-Жюльене-сюр-л’Осеан. Восемь человек, семеро присяжных выбраны жребием среди жителей полуострова. И решение суда уже нельзя будет опротестовать.

– Но все-таки, как может быть, что…

– Может! – сухо отрезал Поммери. – Именно так!

Он машинально ударил ладонью по столу.

– Простите, – сказал он. – Я бы скорее предпочел лишиться глаза, чем подчиниться процедуре, которая является просто насмешкой над всем тем, чему я научился. Иногда мне кажется, что все это мне только снится.

Он замолчал, отвернулся и стал раздвигать занавески на окне, чтобы прийти в себя.

– Разумеется, таково требование времени, – произнес он наконец, – и к тому же существует прецедент: Жорж Мари Дюмэ, осужденный чрезвычайным судом в 1919 году в Мартиге, это в Буш-де-Рон, был расстрелян. Он служил матросом срочной службы, и в 1908 году его судили за убийство девочки-подростка, он совершил побег с каторги, его поймали через одиннадцать лет после совершения преступления. Ваш клиент, если мне придется вынести смертный приговор, сможет выбирать между расстрелом и гильотиной.

В ошеломлении я только и смогла сказать, чувствуя, что у меня пылают щеки:

– Но Кристоф невиновен!

– Бедняжка моя, детка! Невиновен в чем? В оставшееся вам время вы не сможете разобраться и в десятой доле выдвинутых против него обвинений! Один только перечень преступлений, которые ему приписывают, занимает двадцать три страницы! Самые мелкие из них – дезертирство, взятие заложников, попытка убийства, насилие, пытки, незаконная торговля оружием, сговор с врагом, шпионаж…

– Что?

– Шпионаж! Военные хотят заполучить его живым или мертвым! И к несчастью для вас, вашим самым яростным обвинителем будет герой войны, вся грудь в орденах, бригадный генерал Мадиньо! Как вы думаете, кому поверят присяжные?

Я ушла, в горле стоял комок от сдерживаемого негодования, я несла дело, которое он отложил для меня, огромное, три толстенных тома, перевязанных бечевкой. Когда мы прощались, он только коснулся рукой моей щеки в знак сожаления. Я сказала ему:

– Я разыщу всех женщин, которых знал Кристоф. Им поверят.

Он не ответил. Он закроется в своем кабинете вместе с конфетами и неистребимым скептицизмом.

В вестибюле я встречаю Изабель, его секретаршу. Она дает мне пропуск для посещения Кристофа в тюрьме. Один час по вторникам и пятницам до заседания суда, в промежутке от трех до шести вечера. Сегодня вторник.

– Я видела, как вы выступали в суде в Париже, – говорит мне девушка. – У меня в комнате висят ваши фотографии, я их вырезала из журналов. Вы лучше всех и самая красивая. Я уверена, что вы выиграете.

Она наверняка немного сдвинутая, но провоцирует во мне неистребимое желание разреветься.