Одержизнь

Ксавье застывает, пытаясь осмыслить, проанализировать, уловить причину – и ничего не понимает. «Да нет же, абсурд! – думает он ошарашенно. – Не бывает так. Вот же они – у меня на глазах, вчера были счастливы и беспечны, даже за столом держались за руки. А сегодня оба выглядят так, будто между ними кипятком плеснули».

– Сынок, расскажи мне, когда и как…

– Я не знаю! – вскрикивает Жиль жалобно. – Я ничего не понимаю, ни-че-го! Мы легли вчера спать, она прижалась ко мне, я её обнял, заснули тут же! Утром я проснулся один, услышал, как она плачет на балконе. Выбежал к ней, хотел обнять, утешить… Она на меня взглянула так, будто у меня чудовище за спиной. И сказала… сказала… что всё, что не любит, чтобы я не подходил больше…

Он задыхается от подступающих к горлу слёз, резко переворачивается на живот, прячет лицо в траве. «Не врёт, – понимает Ксавье. – Ищет, в чём его вина, – и не находит. И от этого лишь сильнее себя накручивает. Значит, причина в Акеми?»

– Мне поговорить с ней?

– Нет, – доносится до священника глухо.

Ксавье встаёт и медленно возвращается в разбитый у вокзала маленький лагерь. «Что-то произошло ночью. – Мысли ворочаются тяжело, в такт шагам. – Иного объяснения у меня нет. Между „всё хорошо“ и „не люблю“ прошла целая ночь. Этого времени достаточно, чтобы всё перевернулось. Порой достаточно минуты. Или что-то могло случиться раньше, что дозрело и прорвалось лишь сегодня к утру?»

Дети спят на разложенных в тени спальниках под храп Гайтана и библиотекаря. Сорси в стороне загорает в одних трусах, что-то вывязывая крючком. Акеми тихонько бряцает посудой, споласкивая её в ведре с водой. Увидев приближающегося отца Ланглу, девушка опускает глаза.

– Помочь чем? – спрашивает Ксавье, пытаясь завязать разговор, но японка молча качает головой.

– Отец Ланглу, вы к англичанам по соседству не собираетесь? – не отвлекаясь от вязания, спрашивает Сорси.

– Отдохнём и сходим обязательно.

– Я с вами, можно? Сил нет смотреть на кислые лица Акеми и Жиля.

Японка отставляет стопку мисок в сторону, берёт ведро и, прежде чем Ксавье успевает что-либо сказать, выплёскивает воду на Сорси. Рыжая с визгом вскакивает, прикрывается мокрой юбкой.

– Ах ты крыса!

– Смотри на себя, а не на кислые лица, – безэмоционально отвечает Акеми. – Не угомонишься – приложу, как в Клермон-Ферране. Извините, отец Ланглу.

– Давайте будем уважать тех, кто рядом, – строго произносит Ксавье. – И хоть иногда ставить себя на их место. И в чужие дела не лезть.

– Вот я и поставила! – оскорблённо заявляет Сорси, выжимая юбку. – И поняла, что кое-кто тут придуривается и мотает нервы Жилю! И нам с этим кое-кем неделю ещё бок о бок жить. И знаешь, дорогуша, мальчик мне куда дороже, чем твоя гордость! Это намёк, если чё!

– Сорси! – окликает её Ксавье предупредительным тоном, и девица замолкает, фыркнув презрительно в сторону Акеми.

Священник вытаскивает спальник, раскладывает его в тени. После трёх с лишним часов в духоте и темноте он чувствует себя разбитым и старым. Тело требует отдыха. Но поспать отцу Ксавье не удаётся. Сперва вскакивают девочки и устраивают буйные игрища с беготнёй по лагерю, прятками и смехом. Потом просыпается Жак Фортен и принимается нарезать круги возле пытающегося уснуть священника. Какой уж тут покой…

– Месье Ланглу, прошу меня извинить, – осторожно обращается к Ксавье библиотекарь. – Мне стыдно вас будить, но тут такое дело…

– Я не сплю, Жак. Что случилось?

Фортен присаживается рядом на корточки, сжимая в руках атлас дорог Франции. Ксавье, проклиная про себя всё на свете, просыпается окончательно.

– Вот смотрите. Помните, как мы проезжали по мостам на западе, месье Ланглу? Я так подумал… а второго раза не будет. Мы не сможем вернуться по ним. Боюсь, рухнут. Я могу ошибаться, но лучше не проверять.

– Стало быть, придётся в объезд? – обеспокоенно спрашивает священник.

– Именно. Я уже примерно прикинул, как ехать. Из Кале мы едем в Париж, но через Абвиль. Это триста километров.

– Восемь часов пути, – сразу просчитывает Ксавье. – Так, куда дальше?

Фортен разворачивает перед ним потрёпанную карту, водит пальцем:

– Нам надо объехать все мосты, так? Значит, маршрут придётся выбирать совсем другой. Вот здесь, смотрите. Орлеан. Потом через Вьерзон в Бурж. Дальше забираем на восток, в Лион. Оттуда в Валанс, через Авиньон – в Ним. И мы дома!

– Сколько это примерно займёт?

– Даже если мы не будем торопиться – неделю. Нам хватит провизии?

– Конечно. Даже с учётом двоих детей с отменным аппетитом. Его величество нас отлично экипировал. Что ж, дорогой друг, давайте разметим места для ночёвок?

И только они вооружаются карандашом и блокнотом, как Амелия падает на землю в очередном приступе одержизни. Ронни садится рядом с ней, обнимает, прижимает к себе, смотрит в отчаянии на подбежавших взрослых.

– Разошлись, – бурчит сонный Гайтан. – Дайте-ка эту малявку её лучшему другу!