Одержизнь

«Я должна всему научиться сама. Это трудно – начинать заново, но я справлюсь, – размышляет она, шагая по нагретой солнцем пыльной дороге. – Если меня не возьмут на работу в порту, пойду мыть полы и протирать аппараты на производстве акрила. Есть же зацепка. Значит, не всё плохо. Главное – работа. Пока лето, я могу спать и на улице. Лишь бы никто не пристал… остальное не так страшно. Завтра придётся идти в полицию, говорить с Канселье. Надо убедить его в том, что я не опасна для общества, соблюдаю законы… ох. Говорят, если бывшие заключённые хорошо себя ведут, они могут рассчитывать на достойную работу. Говорят… врут всё же. Но хочется хоть на что-то надеяться…»

В порт Акеми приходит около шести вечера. Напрасно ждёт под запертой дверью домика начальника порта. Мимо проходят, возвращаясь с работы домой, моряки и рабочие верфи, совсем юные девчата из цеха сортировки улова. Акеми провожает их усталым взглядом, плетётся прочь от административного здания. Ноги вязнут в песке, урчит голодный желудок, подкатывает тошнота. Девушка суёт руку в карман, и пальцы натыкаются на что-то маленькое, многогранное, твёрдое. Она достаёт это, рассматривает на раскрытой ладони.

Сахар. Жжёный сахар, конфетка, что вложила ей в руку Амелия по пути в Англию. Акеми помнит, как девочка хитро улыбнулась и сказала, что это в знак дружбы. «Домо аригато, Амелия-сама…» Кристалл тает под языком, приторно-сладкий, но и это еда. Акеми вспоминает о том, что на пляже иногда валяются обрывки водорослей, и поворачивает прочь от города, к полосе прибоя.

– Дарэ Ка? – удивлённо окликает её мужской голос. – Акеми, ты?

Девушку догоняет, прихрамывая, пожилой мужчина с растрёпанной копной седых волос и неаккуратной бородой. От него пахнет рыбой и пóтом. Акеми ещё помнит этот запах. От Огюста Чалье на «Проныре» разило так, что он никогда не мог подойти к морякам незамеченным.

– Здравствуйте, месье Чалье. Это я.

– И что ты тут делаешь так поздно?

– Пытаюсь найти работу. И вас, – честно отвечает девушка.

– Ну, меня ты нашла, – приосанясь, улыбается боцман, являя нехватку зубов. – А с работой-то что?

– Мне надо в море. Как можно дальше от берега. – Акеми вдруг накрывает такой волной страха, что она переходит на умоляющий лепет: – Месье Чалье, помогите, умоляю. Я в беде. Мне некуда деться…

Боцман хмуро шевелит густыми седыми бровями, смотрит на котомку за плечом девушки. Акеми готова заплакать. Стоит, ссутулившись и переминаясь с ноги на ногу. В животе бурчит так, что это слышит даже Чалье.

– Давай ты мне честно расскажешь, что успела натворить, а я подумаю, смогу ли что-нибудь для тебя сделать. Голодная?

Акеми кивает, краснея.

– Вы не подумайте плохого. Я только сегодня вернулась в город…

– Знаю, что куда-то тебя отправляли вместе со священником, сыном цыгана Йосефа и нашей потаскухой Морье, так?

– Так.

– А что домой не пошла?

– Мне нельзя домой. И в клан нельзя. Я для них позор, – с трудом выговаривает девушка. – После тюрьмы я в городе чужая.

Чалье молчит, двигая челюстью вправо-влево. Смотрит то на Акеми, то в сторону моря. Ветер крепчает, путает волосы, гонит под ноги песок. Японке становится холодно, она кутается в штормовку.

– Не знай я тебя целых четыре года, чёрта с два связался бы, – нарушает молчание боцман. – Пойдёшь со мной на «Морского кота»? Капитан там, правда, огонь. Трахнуть может пару-тройку раз. Ну… или больше. Ну что?

– Потерплю, – еле слышно отвечает Акеми, глядя под ноги.

– Вот и договорились. Значит, завтра в пять утра чтобы была тут. Во-о-он у того причала, сразу за доком. Поняла?

Девушка кивает, не двигаясь с места. Чалье делает от неё несколько шагов, оборачивается:

– Да иди уже. Выспись, а завтра…

– Мне некуда идти.

– Хех… – вздыхает боцман. – Сказала бы сразу. Я как-то и не подумал, что всё так плохо. Тебя полиция не ищет?

– Полиция – нет. Но могут искать люди из Ядра.

– А, ну эти ищут плохо. Пошли. Спрячу. Только учти: лежак у меня один. Пока не придумаем, где второй взять, придётся тебе терпеть старого пердуна под боком.

Они бредут вдоль берега мимо пирсов, минуют доки, складские постройки. Маленький домик боцмана затерялся здесь среди гор ржавого железа и мёртвой техники. Он и сам чем-то похож на кучу мусора: собранный из того, что нашлось в порту и смогло составить кривобокий, но очень прочный каркас, обшитый листами жести. Акеми смотрит на оконца, сделанные из круглых иллюминаторов, и уважительно кланяется новому пристанищу.

– Заходи, – распахивая скрипучую дверь, ворчит Чалье.

Внутри Акеми ждёт беспорядок, усыпанный сухой рыбьей чешуёй пол с грязным половиком, топчан с тощим матрацем в углу, ряд металлических ящиков, заменяющих шкаф и стулья, приваренный к стене на петлях откидной столик. У входа за дырявой занавеской стоит жестяная бочка, к которой подведена вода из установленного на крыше бака.

– Под шмотки займёшь вот этот ящик. Кружки и миски только переставь в сторону. Еду я обычно готовлю снаружи. У меня там печка под навесом, – дополняет картину боцман. – А теперь смотри сюда.