Одержизнь

Он поднимает край стола, прислоняя его к стене, защёлкивает удерживающую его цепочку, чтобы не падал. Сдвигает в сторону половик и кусок потёртого линолеума, открывая квадратный люк в полу. Поднимает крышку и указывает вниз:

– Там даже свет есть, мы с покойным капитаном «Проныры» его сами проводили. Ну, прятать всякое. Если что – прыгаешь туда. И пусть розовожопые элитарии хоть обыщутся. Добро, подруга?

Акеми кивает и вежливо улыбается. На благодарность не остаётся сил. Она присаживается на крайний железный ящик, кладёт рядом котомку и неожиданно для себя самой плачет. Чалье, гремящий пустым котелком, косится на неё и качает головой:

– Вижу, не всё ты мне рассказала. Расспрашивать не стану. Всему своё время. Поплачь. А потом приходи ужин готовить. Я жду за домом.

Ночная гроза бушует над Азилем, гнёт молодые деревца, срывает лепестки цветов, швыряет их в потоки воды, несущиеся по улицам. На крыльце особняка Каро ползёт вверх по стене ночная бабочка. В доме Бойер просыпается от грома Амелия, шлёпает босыми ногами через коридор в комнату напротив, залезает под одеяло к Ронни. Та обнимает её, не просыпаясь, и уже через минуту Амелия ровно сопит во сне.

Котёнок Сури мечется по чердаку, жалобно шипит при каждом раскате грома. Сполохи молний освещают развешенные на балках пучки сухих трав, тени от них мелькают рваными длинными кляксами, и кажется, будто мир чердака находится в постоянном движении. Жиль лежит на холодном полу, раскинув руки и глядя вверх, – один, неподвижный в хаосе света и тени.

«Ты, что вернул меня! Скажи, зачем? Я мог бы объяснить всё не судьбой, случайностью, но я точно знаю, что Ты есть. Значит, то, что последовало за моим возвращением, нужно Тебе. Учитель говорит, что все выпадающие нам испытания надо принимать смиренно и извлекать из них уроки. Что я должен был понять? Что Ты завидуешь людям из-за того, что те умеют любить и ждать? Что мы не игрушки, что мы сами способны созидать? Ты испытываешь меня, да? Забираешь самое дорогое, бьёшь в самое незащищённое, травишь чужим счастьем… Сломать меня хочешь? Ну, давай».

– Ты не тот способ выбрал, – кривя губы, шепчет Жиль.

Он подхватывает рукой пробегающего мимо котёнка, поднимает его над собой.

– Пойдёшь со мной? Или тоже бросишь ради тёплой кровати и еды досыта? – спрашивает мальчишка.

Сури молча смотрит на него, щуря глаза на каждый сполох молнии. Жиль вынимает из пластикового ящика старый материнский шарф, связывает концы, перекидывает через плечо и сажает котёнка в импровизированную перевязь. Суёт в рюкзак смену белья и лёгкие сандалии и почти бесшумно спускается на первый этаж. Забирает с кухни остатки мясных обрезков для Сури, заворачивает в тряпицы. Останавливается, насторожённо прислушиваясь к незнакомым приглушённым звукам, и не сразу понимает, что за дверью спальни постанывает и вскрикивает Вероника. Жиль стыдливо отводит взгляд, кивает сам себе и торопится в гостиную.

Мальчишка шарит в шкафчике, где нянюшка хранит пузатые неровные свечи, достаёт одну, зажигает и в пляшущем неярком свете быстро строчит за столом записку:

«Сестрёнка, Учитель, я ушёл. В Ядре мне не место. Я вас очень люблю. Спасибо вам за всё, что вы для меня сделали. Будьте счастливы и берегите друг друга. Простите».

Забрать с вешалки штормовку. Погладить обеспокоенного котёнка. Забросить на спину рюкзак. Переобуться в разбитые за сезон холодов ботинки. Прикинуть, удобно ли будет ехать по раскисшей дороге на велосипеде с рюкзаком и котом. Решить, что пешком тяжелее, но надёжнее. Забрать прислонённую к стене доску с колёсами, привезённую с собой из Парижа.

«Как это назвала Ронни? Скейт, кажется», – вспоминает Жиль.

Доска падает, хлопок разносится эхом по спящему дому. Мальчишка подхватывает упавший скейт и почти бегом покидает особняк Бойер.

Резкий звук слышит Вероника, разомлевшая от мужниных ласк, растрёпанная и счастливая. Она вздрагивает, поднимает голову, выскальзывает из-под ладоней Ксавье. В свете молний поблёскивает на шее подарок короля Англии – тонкая золотая цепочка с украшенным драгоценными камнями цветочно-травяным орнаментом.

– Что не так? – отпрянув от Вероники, спрашивает Ксавье.

Она спрыгивает с кровати, как была, обнажённая, бежит к окну, раздёргивает шторы и успевает увидеть, как за высокой худощавой фигурой в штормовке закрывается створка ворот.

– Жиль! – вскрикивает Вероника беспомощно.

Шум дождевых струй заглушает её слабую попытку остановить брата. Она садится на кровать, обнимает себя за плечи. Ксавье накрывает её одеялом, целует в висок. Вероника льнёт к тёплым рукам мужа, ложится, вытягиваясь вдоль его тела, утыкается лицом ему в плечо.

– Веточка, родная моя, не расстраивайся… – шепчет Ксавье, перебирая тонкие пряди светлых волос, касаясь губами её лба.

– Почему он это делает? – горько вздыхает Веро. – Будто здесь для него не дом, а тюрьма… будто мы больше не родные. Он вернулся ещё более отчуждённым, чем уходил. Что я делаю не так?