Одесса — Париж — Москва. Воспоминания художника

Но самое сильное впечатление на меня произвело крупное, возможно, лучшее произведение — «Памятник Сервэ». В этом памятник е Бернар показал умение чувствовать красоту декоративности камня и изобретательность в компоновке скульптурных групп. Композиция памятника доведена до совершенства законченности и простоты. Сила общего выражения форм непередаваема. В концепции замысла есть нечто вечное. Памятник носит на себе печать глубоко понятого человеческого тела и пейзажа, хотя последний, в сущности, отсутствует и выражается лишь отдельными массами и простыми плитами, но вы чувствуете дыхание природы во всей ее силе. От этого памятника веет свежестью полей, среди которых жил и страдал великий демократ Михаил Сервэ.

* * *

Жозеф Бернар никогда не искал популярности. Его редкие заказчики высоко ценили его творчество и, зная, что он стремится только к правде, безгранично ему доверяли. Как и Роден, он тоже мог сказать: «Я никогда не лгал и не льстил моим современникам».

Движение Бернар передавал, как античные мастера — без напряжения усилий, свободно и свежо. И, как греки, создавал произведения, всегда отражавшие воздух и окружающее пространство.

Бернар — один из тех редких скульпторов, которые умеют видеть пластичность всюду и ради нее меняют свои творческие замыслы.

Во всех глыбах камня, мрамора, во всех кусках глины он чувствует скульптурный мотив. Окружающий мир для него не сырой материал, ожидающий прихода скульптора, чтобы под его творческими руками зажить и засветиться красотой, но, в известной степени, незаконченные произведения с уже намеченными формами. Задача скульптора выявить эти формы, гармонично связав их в одно целое. Жозеф Бернар как бы помогает природе, совершенствует ее.

Трудно во французской скульптуре найти мастера, который работал бы в материале с таким проникновением в его природу, я бы сказал, и в душу, как Жозеф Бернар. Возможно, что его учителями были греки раннего периода и готические примитивисты, но учился у них он недолго. Скоро он нашел свои основные принципы и методы и пути.

В истории французской скульптуры Жозеф Бернар занимает почетное место. Его работы украшают многие французские города и музеи. Его творчество является продолжением национальных скульптурных традиций. От Гудона и Фальконе (автора «Медного всадника») через гениального Родена, Карно, Майоля и Бурделя до Бернара — один логически развивающийся путь.

Восхищенный скульптурой Жозефа Бернара, я написал о нем большую статью, которую мой друг, писатель Виктор Финк перевел на французский язык.

Статья понравилась Жозефу Бернару. Пожав мои обе руки, скульптор радостно сказал:

— Я тронут… Благодарю вас! Мне хочется сделать вам подарок. Берите какую-нибудь голову или статуэтку… Берите!

— О, нет! — сказал я. — Что вы! Не смею.

— Тогда выберите себе несколько рисунков.

И он принес большую папку, наполненную рисунками. Я выбрал два рисунка. Нагие женские фигуры. Тушь и перо.

— Возьмите еще один. Пером сделанный, — сказал он.

— Хорошо. Если вы желаете, возьму.

Он взял перо и на всех трех рисунках сделал очень теплые надписи.

Попав в 1927 году вторично в Париж, я, конечно, вспомнил о своем знаменитом, никогда не гаснущем в памяти друге — Жозефе Бернаре. Скульптор Мещанинов по моей просьбе отвез меня и жену на некогда дорогое мне Сите Фальгер. Все предстало передо мной в знакомых, чуть посеревших тонах. Даже вечернее парижское небо цвета выцветшего перламутра показалось мне мало изменившимся.

Мещанинов позвонил. Широкая дверь мастерской открылась, за ней в призрачном озарении стояли Жозеф Бернар и его супруга. Бернар сделал несколько шагов, в которых чувствовалась уже старость. Но глаза его горели, как и некогда, золотым огоньком, добротой и умом.

Скульптор радостно протянул нам обе руки и пригласил в мастерскую. Мы вошли в большое, напоминавшее гараж помещение, заполненное голубыми мраморами, желтыми песчаниками и серыми камнями. Я подумал: этого хватит для нескольких трудолюбивых скульпторов. Когда, осмотрев работы, я, усталый, подошел к ваятелю, он спросил:

— Какое впечатление у вас?

— Огромный успех! Колоссальные достижения! — воскликнул я.

Жозеф Бернар скромно ответил:

— Я думаю, что некоторые успехи должны быть… Мы с вами, дорогой друг, не виделись пятнадцать лет… Все это время, каждый день, в во семь часов утра я был уже здесь и уходил вечером…

И, улыбаясь, повторил:

— Я думаю, что успехи должны быть… Не так ли, мой дорогой друг?

Зозуля

1927 год. Париж. Улица Барро, гостиница «Сто авто». Первый за всю зиму снег. Рыхлый, жиденький. На один-два часа. Париж — романтический пейзаж, написанный молодым Клодом Моне. Тянет пописать, но ноги и руки зябнут. И потом, поставишь мольберт и начнешь писать — а снег растает…

В моем рабочем районе поселился приехавший из Москвы писатель и редактор «Огонька» Ефим Зозуля. Он приехал отдохнуть, поглядеть Париж и поучиться живописи. В то время он занимался не только литературой, но и живописью и хотел пожить «жизнью художника».

— Это была моя тайная, навязчивая мысль, — говорил он.