Одесса — Париж — Москва. Воспоминания художника

— Ленин! Ленин! Ленин!

Я снял шляпу, поклонился.

И разошлись.

Я шел в мастерскую на Рю де ля Сантэ и думал о неожиданной, но памятной встрече с рабочим. И вспомнил, что в 1912 году был такой же случай, но с другим человеком… и не менее вдохновенный.

Я возвращался из Версаля, где усердно поработал. Помню, сделал пять гуашей и три рисунка. Чувствовал себя почти счастливым. В парижский поезд я сел, когда сумеречное небо повисло над Версалем. Вагон был почти пуст. Я был рад. Уложив свой скромный художественный багаж на первую скамью, я прилег и, усталый, предался сладкой дреме.

Неожиданно около меня кто-то громко заговорил.

— Месье, можно около вас посидеть? Вагон пуст. Ни одной живой души. Я не выношу такого одиночества.

— Пожалуйста!

Он сел, поставил на пол чемодан и сразу заговорил.

— По папке и мольберту вижу, что вы художник. Это приятно. Я люблю искусство. Но… — и тут он с места в карьер начал критиковать левую живопись. Живого места не оставил.

Чтобы не ввязываться с ним в утомительную дискуссию, я старался поддерживать его.

— Да, месье, — говорил я, — вы правы.

Кроме того, мой небогатый запас французских дискуссионных слов мог меня поставить в неловкое положение. Надо было хитро маневрировать.

Незаметно поезд подошел к Парижу.

Он встал. Я его разглядел. Это был парижанин, склонный к полноте, хорошо одетый. Желая меня отблагодарить за любезную поддержку его ультраэмоциональной речи, он смолк, о чем-то напряженно подумал и спросил:

— Простите, месье, вы иностранец?

— Да.

— Из какой страны?

— Из России.

— Я люблю Россию. Она богата писателями и музыкантами. Очень приятно. Спасибо, месье, за компанию И, сделав несколько шагов, вернулся и, помахав рукой, громко и вдохновенно воскликнул:

— Тольстой! Тольстой! Тольстой!

И быстро выскочил из вагона.

Письма, репортажи, статьи

Письмо из Парижа

Париж. За один месяц мне удалось только нащупать пульс здешней художественной жизни и увидеть то, что бросается в глаза.

Чтобы хорошенько узнать современное французское искусство — нужно побегать с годик по музеям, салонам и выставкам.

В Москве я себе рисовал парижскую живопись иной. Я жил прежними планами, течениями, направлениями.

Париж я не узнал. От его былого романтизма, легкости, веселости осталось очень мало. Это — город сухой, деловой, озабоченный. Все его мысли вокруг того, как экономно прожить день.

Улицы Парижа запружены автомобилями. Запахи их быстро и крепко вливаются в легкие. Нервы все время напряжены.

Итак, об искусстве, о живописи. Ибо здесь процветает теперь одна живопись. Даже скульптура переживает здесь некую депрессию.

Раньше всего о главных музеях — Лувре и Люксембурге. Они обогатились большим количеством коллекций, и что особенно ценно — коллекциями современного искусства: полотнами, принадлежащими школе импрессионизма и его ответвлениям. Я видел замечательных Ренуара, Писсарро, Сислея, Дега и Ван Гога.

В Люксембурге есть Матисс, но, как это ни странно, нет Пикассо, Дерена и Брака — трех крупнейших мастеров современной французской живописи. Видно, история живописи, как и всякая иная история, не может обойтись без предрассудков.

После осмотра музеев, салонов и выставок у меня появилось убеждение, что импрессионизм всерьез и надолго завоевал нашу современную живопись. В Люксембурге и Лувре Сезанна и Ван Гога рассматривают не только как интереснейших художников 70-х годов, но и как учителей, влияющих на молодежь. Если вы обойдете маленькую выставку, состоящую из 25–30 полотен, вы найдете половину работ, написанных под влиянием импрессионистских идей. В выставленных работах вы легко узнаете в отраженном виде знакомых мастеров. Можно утверждать, что современная французская живопись живет и развивается под влиянием импрессионизма и постимпрессионизма, являющихся, очевидно, еще актуальной эпохой.

Теперь о выставках. Вас, вероятно, удивляет, что среди влиятельных сейчас в Париже постимпрессионистов не последнее место занимает Ван Гог. Увлечение объясняется тем, что в творчестве Ван Гога видят не только блестящего живописца, но и острого наблюдателя современности и рассказчика с большим психическим накалом. В его не совсем здоровом искусстве находят снова ценящуюся в Париже литературность.

Отсюда успех, разумеется, не только одного Ван Гога, но и всех тех, кто вырос на нем или находится под его влиянием.

Ренуар — любимый сейчас мэтр. Сезанн уже не пользуется таким большим влиянием, как раньше. Хотя его культура ощущается еще во всех уголках французской живописи, но эта культура уже вчерашнего дня. Ренуара изучают с глубоким вниманием и любовью.

Неожиданно, как и Ван Гог, вырос Сислей. Явление объясняется тем, что в его картинах есть ярко выраженная лирика и душевный трепет — элементы, чуждые Моне и ценящиеся сейчас высоко.

Дерен уже не имеет толп последователей. Его уважают, ценят, но за ним не идут, а если идут, то временно. Сейчас этот мастер производит впечатление генерала без армии. Он замкнулся в своем холодном умении делать вещи и уже не помышляет о другом.