Читаем Один полностью

Наверное, так, точно мы сказать не можем, как там оно было на самом деле. Странно, что массовых аварий ещё не случилось (а если и случилось – мне отсюда не видно, сейчас, во всяком случае). Думаю, здесь сыграл всё-таки эффект высокой степени автоматизации функционирования единой энергосистемы страны. В результате, что мы имеем сейчас? Инфраструктура есть, а людей нет. Людей нет, а значит, электричество теперь само не появится и не включится.. Нет электричества – и ничего нет. Добро пожаловать в новое средневековье!

Ладно, без истерики. Электричества нет, но прочее механическое «железо» есть, транспорт бензиновый есть, дороги. Склады, запасы, магазины, жилища и современные материалы. Дрова, наконец. Вода. Так что жить можно.. И бумага есть и книги. Нормально всё будет, просто держись и всё. Одиночество – это же (твоя) моя стихия. Радуйся стихии своей. И делай то, что нужно, что хочешь делать.

Считай, что впереди у тебя вечность.. Ну не вечность конечно, но время у тебя теперь точно есть. Вот и используй его. Пиши. Рисуй. Думай. Кайфуй..

Ну конечно.. А то ты не знаешь? Чего я не знаю? А того, что не имеет смысла ни писать, ни рисовать, ни вообще чего-нибудь делать творческое только для себя. Ибо без зрителя, без читателя творец, уже не творец. Ему (тебе) мне не творится, если некому будет показывать результаты моего (твоего) нашего творчества. Чтобы творить сначала творцу нужна самоидентификация (что ты вообще способен творить), а потом уже идентификация другими результатов его творения, как творения, достойного быть таковым (творением и для других).

Любой творец, который, якобы, творил для себя, якобы он просто не мог не творить, любой таковой «творец» всегда лукавил, когда говорил так, потому что, говоря так, он всё равно надеялся, что, если и не сейчас, то всё-таки когда-нибудь его увидят, услышат, оценят..

И это нормально (ты же знаешь), это необходимый обязательный элемент процесса творения. Что есть, то есть.

То есть, ты хочешь сказать, что ты сможешь и ты будешь что-то делать: писать, рисовать, творить, только тогда, когда будешь точно знать, что это твое сделанное непременно когда-нибудь, кто-нибудь увидит, прочёт, поймёт? Да, конечно, именно это я и хочу сказать.. И, соответственно, если ты точно знаешь, что никто и никогда не оценит результатов твоего труда (твоего творения), ты, в этом случае, не будешь творить? Да, только не не буду, а просто не смогу.

Глава 2

Ночью был дождь. Сильный и шумный.. Странно, (но) и в этот раз сон был необычно глубокий.. тем не менее, пару раз всё равно просыпался и снова засыпал под убаюкивающий шум дождя.

Утром выехал загород к отцу, через центр, с заездом сначала на работу. Просто, чтобы убедиться (для верности). Офис наш – шестиэтажное здание. Охраны у турникетов нет, и в офисе предсказуемо никого нет, не стал даже подниматься к себе на шестой этаж (вроде ничего срочного и нужного на рабочем месте не оставлял).

Всё, теперь в центр.

Снова выезжаю на главную дорогу. Быстро доезжаю да Якиманки. Переезжаю по Большому каменному мосту через Москва реку. Вижу закрытые Боровицкие ворота. Еду дальше через Боровицкую площадь на Моховую. Перед Манежем повернул направо.

Подъехал к Кутафьей башне. Выскочил из машины. Подвернул ногу. Левую. Больно. Сел обратно в машину. Больно, аж слёзы чуть ли не навернулись..

Ну куда ты, куда ты летишь, куда (уж теперь) торопишься?.. Посмотрел на башню. Это скорее не башня, а такое овальное позднесредневековое караульное сооружение с ажурным срезанным верхом.  В девяностых, когда я был современным художником, мы делали здесь акцию с зеркалами, после которой нас забрали в полицию (которая тогда, естественно, милицией называлась); отделение, помню, располагалось относительно недалеко – в первом переулке за торговыми рядами ГУМа.. Подъехала (тогда, помню) машина и нас аккуратненько погрузили под дежурные комментарии немногочисленных зрителей.. Через несколько часов отпустили конечно, но это отдельная тема, расскажу как-нибудь потом, если будет повод.

Вышел потихоньку из машины, прошел-похромал мимо ограждений и пустых постов охраны и через Троицкую башню вошел на территорию Кремля..

Ох, когда ж я здесь был в последний раз-то? Сына, ещё мелкого, на Кремлёвскую ёлку водил. Да, точно. Давно, стало быть. Ладно, это мы отвлеклись опять. Где же его кабинет? Здесь слева сразу у стены – скорее всего, какое-то дежурно-складское помещение, типа «Арсенала» (кстати, оружие там есть? если и есть, замучаешься искать, в другом месте надо, и я уже кажется знаю, в каком). Направо, подальше, там, в большом Кремлевском дворце у набережной, или где-то здесь впереди слева?..

Перейти на страницу:

Похожие книги

Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века