Один день ясного неба

Му вернулась из кухни и с грохотом поставила принесенный ею поднос. Она обошла зал, распахивая все окна. Воздух так ворвался в помещение, что он задохнулся. Здесь, на вершине утеса, всегда было прохладно. На подносе стоял небольшой чайник, от которого поднимался пар, большое ведро колотого льда, тряпица из муслина и кувшин воды. Она налила отвара и, прежде чем передать ему чашку, сильно подула. Он отпил. Ощутив горечь, фыркнул. Потом окунул лицо в ледяную воду, схватил муслиновую тряпицу и обтерся.

— Му!

— Да, радетель!

— Можешь привести сюда завтра своих детей?

— Да, а зачем?

Она долго изучающе смотрела на него. Жестом предложила еще отвара. Он повиновался. Опустил лицо в ведро с водой, обтерся тканью.

— Мы их накормим козой.

— Их? Накормим?

— Да! — И стукнул ребром ладони по столу. Голова хоть немного прояснилась? — И у Айо есть женщина, ты знаешь. Пусть она тоже придет.

Она покачала головой:

— Что же ты с собой сделал?

Он пожал плечами:

— Который час?

— Скоро девять.

— Иди-ка ты домой. Уже поздно.

— Я никуда не уйду, пока ты не протрезвеешь.

— Ладно. — Тишина. Окунул лицо в воду, отпил отвара. — Му!

Она подавила смешок.

— Да?

— Я сделал это, ты знаешь.

— Что это?

— Я дал им еду, которую они хотели. Дочка Интиасара и остальные. Не знаю, зачем она им. Ты же знаешь, я так никогда не поступаю. Люди думают, что я читаю их мысли, но я не умею. Но им это нужно. То, что я им дал.

В голове стало проясняться. Чуть-чуть. Ему показалось, что ее голос смягчился.

— Это хорошо. Значит, мы не будем готовить?

— Ну, для твоих детей будем. И для Чсе. Завтра.

Она неловко потрепала его по плечу:

— Тебе лучше?

— Немного.

— Помнишь, тебя тут хотят видеть? Он долго ждет.

— Похоже, дождь собирается.

— Да. Радетель.

Он застонал:

— Я не могу, мне нужно еще кое-куда сходить.

Она схватила его за руку.

— Это вряд ли.

* * *

Зебедайя Реми вошел в «Стихотворное древо» так, словно не раз в нем бывал; может, и бывал. Это был низкорослый толстый мужчина с обмякшим телом. Завьер помнил это лицо: он присутствовал на погребении Найи в прибое. Когда ему, казалось, нечего было делать или говорить, он глядел на незнакомца, стоявшего чуть поодаль от их группы и безутешно рыдавшего. Он понял, кто это: мужчина оплакивал свою любовь.

Возможно, его сюда привела Найя. Возможно, они сидели тут за столом, держались за руки и целовались, покуда он ходил на рынок. Возможно, Найя этого заслуживала.

А возможно, он сам этого заслуживал.

Зебедайя говорил размеренно, не извиняясь и не набрасываясь. Он сказал, что благодарен за гостеприимство, с учетом обстоятельств. Он был уверен, что Завьер не хотел его видеть, и, по правде говоря, это взаимно. По его словам, он весь день провел у себя в мастерской, работая над большим фабричным заказом на игрушки из дутого стекла: ему надо было вставлять в черные бусины крошечные желтые бисеринки, потом выдувать белые бусинки в форме сердечек и крошечный красный гибискус, для чего он выдувал стеклянные капли из полой стальной трубки, потом раскачивал и крутил эти капли; а еще отливал из раскаленного вязкого стекла множество волчков и глазки для кукол. Обычно он трудился без отдыха с утра до вечера, без помощника или ученика. Потому что когда он работал в одиночестве, мог лучше сосредоточиться, и его не отвлекали никакие посторонние мысли. И так бы вышло и сегодня, если бы не радиоприемник на соседском участке.

— Там весь день говорили про тебя, радетель. Весь день! И песни, и интервью. И я все время думал про тебя, про то, что я у тебя в долгу.

Завьер развел руками:

— Ты ничего мне не должен.

Зебедайя смотрел на него и медленно моргал.

— Призрак Найи приходил ко мне.

Завьер схватился за столешницу так крепко, что осыпал ее приправами: кристаллы соли и кусочки мускатного ореха впечатались в дерево.

— Когда?

— Пять месяцев назад.

Он смог произнести лишь одно слово:

— Нет.

Зебедайя продолжал. Ему не хотелось потом думать, по какой причине он скрыл эту информацию. Может быть, потому что до смерти Найя была его женщиной и Завьер ей был совсем не нужен. Она сама так сказала. Ему хотелось, чтобы никто, кроме них, не знал о ее визите. Но по мере того как он выдувал из стальной трубки раскаленные стеклянные капли и формировал из них крошечные предметы, он вдруг задумался, что сам не знает, какие чувства стал к ней испытывать, если бы исполнял все ее желания и капризы.

— Если ты сам их исполнял, — заметил Зебедайя.

Завьер откинулся на спинку стула. Его голова прочистилась окончательно.

Был жаркий день, говорил Зебедайя, и у него вспотела спина. Утром его проведали двое взрослых сыновей, принесли лобстеров. Он сварил трех на заднем дворе, поморщившись, когда один лобстер запищал в кипятке.