Один день ясного неба

— Это… Гм-Мариэлла, — произнесла Микси. — Она ищет здесь своего мужа.

— Микси, я ведь уж сказала…

— Вот что, Гм-Мариэлла, для тебя самое лучшее — распрощаться с вещами, которые больше тебе без надобности, — шутливо заговорила Лайла и потянулась за мотком бледно-розовой шерсти, лежавшим на полу около ее стула.

Микси ткнула большим пальцем в сторону Анис.

— Она называет себя целительницей. Так что для начала она могла бы починить Ритину промежность.

— О, целительница! — Рита блаженно улыбнулась.

— Меня зовут Анис Латибодар, в замужестве Жозеф, я дочь Паулины, — представилась Анис. — Думаю, я смогу помочь, хотя у меня нет опыта по имплантации женских половых органов.

— Ну, на тебя вся надежда, — заметила Микси.

Она погладила себя по обеим рукам выше локтей, словно ей стало зябко.

— А ты свою куда дела? — осведомилась Лайла у Микси.

— Положила в холодильник внизу, дорогая, — ответила та.

Все покатились со смеху, даже Рита.

— Да ты спятила, девочка моя!

Лайла опять захохотала — от души, ничуть не смущаясь. Приятно было находиться в женской компании.

— Мне это показалось разумным. Это ж сырое мясо, — пояснила Микси.

Ее замечание на всех подействовало отрезвляюще.

— А вдруг кто-то подумает, что это кусок свинины, и захочет пожарить? — предположила Лайла. — А твоя тоже выпала, целительница?

— Моя пуся, что сейчас лежит у меня в кармане, скорее похожа на лобстера.

Все снова посмеялись. Роскошные груди Микси заволновались под ее мужской рубахой. А Анис подняла руки и медленно зашевелила пальцами. Между ними вспыхивали горячие искры, словно крошечные галактики.

— Кто первая?

Лайла ойкнула и выронила вязанье на колени.

— Только не я! — издав пронзительный крик, Рита попятилась. — О нет, я не буду первой, я же ее не знаю…

Лайла отложила вязанье и встала. На ее лице появилось такое выражение, словно ей предстояло в очередной раз сыграть в пятнашки.

— Ты нас знаешь.

— Да! — Микси двинулась к сестре. — Иди сюда, целительница! Принимайся за дело!

* * *

Ингрид избегала серьезных любовных отношений, потому что, как она говорила, не хотела ни одного мужчину сделать вдовцом, — и просто разбивала им сердца. Так продолжалось до тех пор, пока она не встретила Байона. Он отнял у нее тринадцать драгоценных месяцев жизни, убеждая ее в том, что он тот самый мужчина, кому достанет силы духа стоять у ее смертного одра, потому как они с братом родились с приросшими друг к дружке мочками ушей и со сросшимися пальцами одной руки. Родились с даром терпения, а с чем же еще, шутили спаренные близнецы. Когда какая-то ведунья попыталась их разъединить, оказалось, что у них общая система кровообращения, и если их разделить, они умрут.

Байон понимал смысл смерти, и Ингрид решила рискнуть.

Она хранила в своих руках огонь любви: она предлагала его днем — на час, на мгновение. Тратила на него свои драгоценные секунды. Когда Байон бросил ее ради замужней стервы, которая уверяла, будто муж безропотно смиряется с ее любовниками, но сам не заводит подружек на стороне, Ингрид пустилась во все тяжкие. Она пригласила Анис и брата Байона в танцклуб, где брат, без устали вихляя бедрами, отплясывал вместе с ними всю ночь, и прямо в лицо называл своего близнеца дураком и продержал его там до рассвета, а Ингрид блистала неотразимой красотой, неутомимостью и равнодушием, покуда сама могла это выдержать.

По дороге домой захмелевшая от множества проглоченных пьяных бабочек Ингрид потащила Анис к морскому винограду, под стволом которого она захоронила останки ее мертворожденных дочерей, зарыдала и стала разрывать песок.

Анис глядела на дерево и думала: то ли убежать, то ли запретить старой подруге раскапывать могилки, то ли ударить ее, но ничего не предприняла, а только сидела под луной и слушала рассказы Ингрид обо всем, что наговорил Байон о ее гладких изящных локтях, мягком животе и красивых платьях, что она носила. Казалось, он только и искал повода, обняв ее за талию, провести сквозь толпы людей да прихватить булавкой оторванные оборки платья, когда на них кто-то неуклюже наступал, и ненароком погладить пальцами ее лодыжки. В жаркий день он угощал ее лимонадом и делился своими страхами: что он не так уж хорош, что вечно живет в тени брата, от которого ему в буквальном смысле некуда сбежать, и что он ненавидит его больше всех на свете. И как же странно было видеть, как навсегда спаянным братьям в самые интимные моменты жизни удавалось не вторгаться в личную жизнь друг друга: когда пальцы и пенис Байона входили в нее, глаза его брата только широко раскрывались и ничего не видели.

Как же это меня возбуждало, говорила Ингрид, пьяная и разгневанная. Она мастурбировала, по ее признанию, все время думая о широко раскрытых невидящих глазах близнеца. Анис наблюдала, как маленький секрет подруги взмыл в небо и вцепился в листву морского винограда. В этом месте, где покоились ее дети, голова казалась невесомой.