Один год

Молча, в сопровождении помощника дежурного, пошли они по лестницам и коридорам и наконец отворили дверь в комнату, где прилежно чистил маузер Криничный. Вскинув на Алексея глаза, Криничный сказал весело: "Здорово, старик, чего это ты заявился на ночь глядя?" - чем уже донельзя смутил бедных Малышеву и Виталика, Жмакин же буркнул человеку с маузером нечто загадочное и, как показалось летчику, даже высокомерное...

В лапшинском кабинете, где расположился со своими папками Василий Никандрович Окошкин, Жмакин, подробно и ничего совершенно не скрывая, рассказал, как "воспользовался" вещами летчика и как "ввел в заблуждение" Малышеву. Оттого, что Жмакин называл Окошкина "Васей", Василий Никандрович слегка поморщился, словно бы побаливали у него зубы, но терпел, зная штуки Жмакина.

- Все? - спросил он довольно раздраженно, когда Алексей "закруглился".

- В основном, все.

- Тогда пойдите пройдитесь, я вас вызову.

- Новости! - удивился Жмакин. - Это зачем?

Но потерявший терпение Окошкин так на него взглянул, что Алексей, решив не портить отношения с человеком, когда-то им обиженным, взял у него из пачки папироску и пошел поболтать с Криничным.

- Кого это ты приволок? - поинтересовался Криничный.

- Опознал меня в скверике чертов летчик, - вздохнув, сказал Жмакин. Привязался со своим чемоданом.

- А было дело?

- Было дело под Полтавой, дело славное, друзья, - сказал Жмакин и потрогал маузер. - Хорошо бьет?

- Ничего машина.

- Со временем заимею.

- С паспортом как дела?

- А никак. Тянут - бюрократы. Права днями получу, а паспорта и военного билета не имею. Вроде бы и не человек. Другие в армию идут, а я как собака...

- Навоюешь еще, успеется.

- Война-то будет?

- Война? Непременно. И большая. Иван Михайлович недавно рассказывал...

Отворилась дверь, и Окошкин сердитым голосом позвал Жмакина в лапшинский кабинет. Когда Жмакин вошел, Малышева сидела вся красная, а летчик негромко говорил:

- Вообще, наплевать, единственно что жалко - зажигалка там была дивная, ребята подарили...

- Да у тебя их десять, - со слезами в голосе воскликнула Малышева. Десять или двадцать...

- Четыре! - кротко сказал летчик.

Он поднялся.

- Товарищ Пичета к вам претензий не имеет, - повернувшись к Жмакину, сказал Василий Никандрович, - но лично я считаю, что рано или поздно вам придется расплатиться за нанесенный ущерб...

- А какая это Пичета? - нарочно спросил Жмакин.

- Пичета - это я! - сказал летчик.

- Об чем речь! - воскликнул Алексей. - Гарантия есть, нужна только рассрочка. Если товарищ Пичета ошибочно предполагает, что я взял за всю свою кошмарную жизнь только его барахло, то он горько ошибается. С того чемодана обносков я не больно забогател, и на день, кажется, покушать не хватило...

Жмакин говорил, коверкая слова, юродствуя и распаляя себя. Теперь ему казалось, что он и впрямь глубоко и незаслуженно оскорблен бедным Пичетой. И он искренне возмущался.

- Ладно, Жмакин! - прервал его Окошкин. - Хватит, картина ясная...

- Далеко не ясная! - заявил Жмакин. - Мне это, например, что Пичета вроде прощает, совершенно без внимания. Я тоже имею свое самолюбие. И будьте покойны, им все будет возвращено, до последней паршивой зажигалки, но зарабатывать на себе я никому не позволю, поскольку я человек трудовой и должен знать точно, во сколько пострадавший оценивает свои шмутки...

- Ладно, пойдем, - попросил потный Пичета, - договоримся...

- Договариваться я желаю в официальном месте при большом начальнике товарище Окошкине! - произнес Жмакин. - Чтобы было оформлено документом.

- Мы никаких претензий решительно не имеем, - звонко сказала Малышева. - Мы все поняли и просим извинения.

Жмакин повернулся к Окошкину и велел!

- Вы - запишите!

Василий Никандрович тихонько скрипнул зубами. Алексей со своими "пострадавшими" ушел. На улице летчик попросил:

- Пойдем, закусим маленько.

Алексей заломался:

- Я человек малозарабатывающий, одет некрасиво, могут и не пустить...

- Пустят! - угрюмо пообещал летчик.

И опять они пошли - Малышева впереди, а Пичета и Алексей на несколько шагов сзади.

- Я, кстати, на ней женат! - сказал летчик про Малышеву. - Приехал тогда - гол как сокол, она меня и приютила. Обогрела, понимаешь, накормила. А когда в саду я тебя увидел, ни за что не хотела подходить. "Он, говорит, нашу личную жизнь создал, а ты ему его жизнь ломаешь..."

- Хоть какую-то благодарность имеет! - нагло сказал Жмакин. - За мелкие шмутки свое счастье не отдаст!

Ему и впрямь казалось, что он здорово обижен.

- Да я не за себя! - виновато сказал Пичета. - Я в смысле профилактики. Свое, понимаешь, черт с ним, а вот...

- Принципиальный ты, - усмехнулся Алексей. - Ну, здорово принципиальный! За других мучаешься...

И, окликнув Малышеву, он сухо с ней попрощался, объяснив, что не может с ними "выпивать и закусывать", так как завтра ему работать с утра, а работа у него нелегкая, "не в самолетике летать!"

Так кончилось это приключение, и, хотя он и вышел из него вроде бы победителем, все равно на сердце было тошнехонько.

Никанор Никитич не спал, когда Алексей вернулся в часовню.