Один год из жизни Уильяма Шекспира. 1599

Шекспиру, особенно в начале его творческого пути, было отнюдь не все равно, кто и как издает его тексты. В 1593-м он внимательно следил за публикацией «Венеры и Адониса», а затем, год спустя, — и «Обесчещенной Лукреции»; обе поэмы были изданы Ричардом Филдом, давним другом Шекспира. Затем Шекспир замолчал — за пять лет ни единой публикации. Он начал писать сонеты около 1590 года, за несколько лет до поэм; работа растянулась на годы. Шекспир показывал свои сонеты лишь избранным; он не разрешал публиковать их ни в одном сборнике, как печатном, так и рукописном. Возможно, он сразу предупредил друзей: работа над сонетами не закончена; и действительно, за исключением «Страстного пилигрима», ни один из 154 сонетов не увидел свет до официальной публикации сборника в 1609 году.

Сколь бы ни был Шекспир огорчен появлением пиратского издания, ему пришлось смириться. В елизаветинскую эпоху авторское право принадлежало издателю, а не автору. Хотя «Страстный пилигрим» и был издан Уильямом Джаггардом, в истории он останется прежде всего как один из публикаторов Великого Фолио. Однако Великое Фолио появится лишь четверть века спустя (1623). В 1599-м, еще в начале своей карьеры, Джаггард был страстно увлечен творчеством Шекспира; Шекспир же, по всей вероятности, о таком человеке, как Джаггард, даже не слышал. Неизвестно, как в руки издателя-пирата попали два шекспировских сонета: «Когда клянешься мне, что вся ты сплошь…» и «На радость и печаль, по воле рока…»^[8]. Без всяких колебаний Джаггард присовокупил к ним еще три — из «Бесплодных усилий любви», шекспировской комедии, не так давно опубликованной. Все они были предназначены для героев его пьесы — поэтов, мягко говоря, весьма второсортных.

Пяти стихотворений Шекспира на сборник явно не хватало; по крайней мере, на хорошую прибыль рассчитывать не приходилось, ведь по тогдашним законам стоимость книги определялась ее листажом (не больше пенса за две страницы текста). Поэтому Джаггард визуально увеличил объем, начав каждое стихотворение с новой страницы; оборотная сторона листа при этом оставалась пустой. Кроме того, он добавил еще пятнадцать текстов разной длины (в елизаветинские времена определение сонета было весьма расплывчатым). Четыре из них — о страсти Венеры и Адониса. Джаггард полагал, и не без оснований, что эти тексты вполне сойдут за шекспировские. А открыть сборник он все же решил подлинными стихами Шекспира, чтобы, пролистав начальные страницы, покупатель уже не сомневался в качестве товара.

Джаггард решил не продавать сборник в своей книжной лавке неподалеку от Королевской биржи, отдав его Уильяму Лику. Ему так хотелось убедить читателя в подлинности своей продукции, что он был готов пожертвовать собственной выгодой. Лик же недавно купил права на пятое переиздание шекспировского бестселлера — поэмы «Венера и Адонис», поэтому неискушенный покупатель вполне мог подумать: именно Лик — обладатель эксклюзивного права на издание любовной лирики Шекспира. Расчеты Джаггарда оправдались. «Страстный пилигрим» был распродан, а затем в том же году переиздан; более того, благодаря этому сборнику взлетели продажи и «Венеры и Адониса»: за год (небывалое событие!) поэму переиздали дважды. «Страстный пилигрим» снискал такую славу, что его буквально зачитали до дыр — до нас дошли лишь один экземпляр первого тиража, и тот не полностью (его обнаружили только в 1920-х), и два экземпляра второго.

Заплатив всего несколько шиллингов, лондонцы наконец прочитали запретные тексты, ранее известные лишь в избранном кругу. Теперь им было, о чем посплетничать, — в сборнике содержалось немало намеков на личную жизнь поэта. Кто они, «мужчина светлокудрый, светлоокий» и «женщина, в чьих взорах мрак ночной», с которыми так близок Шекспир? Если бы о книге заговорили за пределами Лондона, по возвращении в Стратфорд Шекспира ожидал бы весьма неприятный разговор с женой.