Один год из жизни Уильяма Шекспира. 1599

Кемп и Шекспир простились не слишком дружески; год спустя, уже покинув труппу, Кемп все еще ворчливо называл труппу «шекспировскими оборванцами» (Shakerags). Можно преодолеть разногласия личного характера, но не сущностные — о роли клауна в труппе и о природе комедии. Такие исполнители, как Кемп, — больше, чем комики, за их игрой стоит нечто важнее обычного развлечения публики. Амплуа клауна, которого мы бы сейчас назвали комиком, восходит к таким старинным типажам праздничных увеселений, к традициям менестрелей, к сценкам и танцам из сельской жизни. Благодаря подобной родословной ведущие клауны считали себя настоящими звездами трупп. Именно они подшучивали над зрителями, особенно в конце сцен, и считали возможным говорить от себя, а не по основному тексту пьесы. Их герои — аллегорические фигуры, а не живые люди, даже в случае настолько плотского персонажа, как Фальстаф. Так происходило и потому, что клаун всегда играл самого себя, или, скорее, воплощал на сцене тот сценический образ, который столь любовно придумал сам.

Не только зрители иногда забывали о том, что Кемп всегда играет Кемпа. Даже Шекспир время от времени выпускал из памяти, что актер и персонаж — не одно лицо. Раздумывая над тем, как клаун Питер появится на сцене, он пишет: «Входит Уилл Кемп». То же самое относится и к четвертому акту пьесы «Много шума из ничего», когда вместо персонажа по имени Кизил фигурирует Кемп. Удивительно, но Шекспир практически никогда не поступает так с другими актерами труппы. Сходным образом из помет в кварто второй части «Генриха IV» можно понять, о чем Шекспир думал, сочиняя хронику. В четвертой сцене второго акта упоминается странный персонаж по имени Уилл — его появление объяснимо только тем, что здесь имеется в виду выход Кемпа в роли Фальстафа. Издатели, не соглашающиеся с этим, вынуждены изобретать нового персонажа по имени Уилл или Уильям, которого никогда не называют по имени; ему отдают реплики, предназначенные для других, и придумывают причину, чтобы скорее удалить со сцены. Намного вероятнее, что Шекспир, как и во всех других случаях, называл персонажа именем Кемпа, кого бы тот ни играл. Так как Шекспир в то время неуклонно двигался в сторону реалистической драмы, где такие персонажи, как Розалинда и Гамлет воспринимаются как реальные люди, характерный клаун оказался не удел.

Не меньше волновал Шекспира и завершающий пьесу дивертисмент — джига. Нам было бы сложно воспринять финал «Ромео и Джульетты», если бы за трагической гибелью влюбленных, образы которых все еще свежи в нашем воображении, следовали бы скабрезные песни и танцы; однако елизаветинская публика ждала их с нетерпением. Джигу — как правило, одноактную пьесу длиной в несколько сотен строк полуимпровизационного характера — исполняли четверо актеров. Написанная в балладной форме, она изобиловала буффонадой, остроумными диалогами, пылкими танцами и песнями. Хотя формально джига не была связана с только что разыгранным спектаклем, она развивала его буффонное начало. Если комедии имели любовный сюжет, то джиги подхватывали темы супружеской жизни — измена, обман, необузданная похоть. Откровенные и своевольные, они были безумно популярны, так как обращались к сферам повседневности, не затронутым в пьесах. По сути, они уравновешивали финал романтических комедий и высокий пафос трагических развязок.

К сожалению, о елизаветинских джигах сохранилось мало документальных свидетельств. Вероятно, между властями города и издателями существовала негласная договоренность, запрещавшая их публикацию. После того, как несколько джиг — включая те, в которых блистал Кемп, — появились в печати в начале 1590-х, джиги не выходили в свет на протяжении тридцати лет. Но даже сохранившиеся рукописи не способны передать необычайную живость этих представлений — их бурный темперамент, невероятно смешную жестикуляцию клауна — звезды сцены, пылкие песни, эффектные прыжки, пикантные заигрывания. Непревзойденным мастером джиги был, разумеется, Уилл Кемп, который, оглянувшись назад, как-то заметил, что его карьеру в театре сделали «сумасшедшие джиги и веселое паясничанье». Своим успехом джиги обязаны его сценическому облику, злободневным шуткам, танцевальным навыкам и, в особенности, его невероятной энергийности. Возможно, Дик Тарлтон был актером более широкого амплуа, чем Кемп, зато последний твердо знал, как распорядиться своим комическим талантом в общедоступном театре. К 1598 году популярность джиг Кемпа была настолько велика, что по Лондону ходила фраза — куда ни обрати взор, «блудницы, посыльные, сводницы и слуги распевают непристойные песни из джиги Кемпа». Встречались и такие ярые поклонники этого жанра, которые приходили в театр исключительно к концу спектакля, пробивая себе дорогу к сцене, чтобы бесплатно посмотреть джигу.