Один год из жизни Уильяма Шекспира. 1599

Когда в конце концов Елизавета предложила отправить в Дублин дядю Эссекса, сэра Уильяма Ноллиса, Эссекс, боясь потерять проверенного союзника при дворе, настоял на том, чтобы в ирландские болота снарядили его врага, сэра Джорджа Керью. Королева воспротивилась этому предложению, и Эссекс не смог сдержаться. Лишь немногие придворные, включая Роберта Сесила, который, возможно, и рассказал об этом Уильяму Кемдену, стали свидетелями того, что за этим воспоследовало. Эссекс «забылся и, презрев свой долг, неучтиво повернулся к королеве спиной, всем своим видом выражая пренебрежение». Елизавета терпела многое от своего своенравного фаворита, но подобная наглость была непростительной: дав ему оплеуху, она «велела убираться восвояси».

Вне себя от резкой боли, оскорбленный Эссекс схватился за рукоятку шпаги, полагая, что именно королева, публично ударив его, преступила все границы, и принес «торжественную клятву в том, что не может и не хочет проглотить подобное унижение». Перед тем как удалиться, он решил оскорбить Елизавету еще раз, дав ей понять, что никогда бы не стерпел такого унизительного обращения даже от ее отца, короля Генриха VIII.

Елизавета и Эссекс не шли друг другу навстречу, хотя виноваты были оба. Ощущая потребность в услугах Эссекса, королева тем не менее не собиралась унижаться перед своим дерзким подданным. Эссексу же было просто необходимо вернуться во дворец, но не только чтобы склонить королеву и Тайный совет к противоборству с Испанией, — Эссекс хотел убедиться, что именно он и его сторонники пользуются преимуществами королевского покровительства. Поэтому Эссекс направил Елизавете вызывающее письмо — предложив свою версию случившегося, он осудил то «нестерпимое зло, которое она причинила и себе, и ему, не только поправ все правила хорошего тона, но и запятнав добрую репутацию женщины». Подобное высокомерие успеха не возымело. Желая уладить дело, друзья попытались примирить стороны. Сэр Томас Эгертон, лорд-хранитель королевской печати, убедил Эссекса пересмотреть свою позицию, заверив в том, что он «не так далеко зашел, и все еще можно исправить». А затем произнес слова, которые, возможно, уязвили Эссекса: «Ты оставил свою страну, когда ей так нужны твоя помощь и совет… Политика, долг и религия обязывают тебя <…> уступить и подчиниться своей королеве».

Эссекс не мог оставить без ответа обвинения в непатриотичности. Он написал ответное письмо, граничащее с призывом к бунту: «Вы говорите, что я должен уступить и подчиниться <…>. Разве государь не может ошибаться?..» В Эссексе говорило нечто большее, чем просто уязвленное самолюбие. Когда кодекс чести столкнулся с принципом безусловного подчинения политической власти, что же одержало верх? Вызов, брошенный Эссексом абсолютной власти монарха, почерпнут из трактатов — например, из сочинения «Vindiciae Contra Tyrannos» («Защита свободы от тиранов», автор не известен), в котором критика неограниченной власти помазанников Божьих была столь недвусмысленна, что в Англии подобные тексты не печатали до революционных 1640-х. В то же самое время Эссекс обращается к старинной дворянской привилегии и рыцарскому кодексу чести. Для монарха сложно представить себе более опасную комбинацию.

Новости о бедственной ситуации в Ирландии наконец заставили Елизавету и Эссекса отказаться от взаимных претензий, но полного примирения не произошло. Сведения о разгроме английских войск при Блэкуотере распространились мгновенно. 30 августа Джон Чемберлен мрачно писал Дадли Карлтону: «Недавно мы потерпели поражение в Ирландии… Это самое досадное и позорное поражение за все время правления королевы». Чемберлен был поражен тем, что масштаба катастрофы в полной мере не осознал никто: «Кажется, мы остались равнодушными к этому событию — происходит ли это от нашей храбрости и от большого ума, я не знаю, но боюсь, скорее от нашей легкомысленности и невероятной тупости». Из-за чрезмерной самоуверенности или, возможно, из-за недооценки военного мастерства ирландских повстанцев англичане так и не поняли, что их ждет. Сокрушительное поражение развеяло надежды на мир с Испанией, став тяжелым испытанием для английской казны и придав должности лорда-наместника Ирландии гораздо большую значимость, чем месяц назад.