Один год из жизни Уильяма Шекспира. 1599

В Вестминстере сохранились лишь седло Генриха V, щит (шелковая вышивка на оборотной стороне полностью цела), мятый шлем и тяжелый меч — на лезвии и рукоятке местами все еще видна позолота. Лондонцы знали эти предметы, и, конечно, именно ими навеяно упоминание в одноименной хронике о «погнутом мече и шлеме измятом», которые лорды хотят нести перед королем по городу ввиду его возвращения в Лондон. Пьеса «Генрих V», как и смерть Спенсера, своим трагическим звучанием ознаменовала для Шекспира конец эпохи. Подобно королевским доспехам, висящим в Вестминстере, мир рыцарства, воспетый им в ранних хрониках и Спенсером в «Королеве фей», тускнел все больше и больше.

Глава 4

Проповедь в Ричмонде

20 февраля, в последний день работы театров перед их закрытием на время Великого поста, Слуги лорда-камергера отправились в королевский дворец Ричмонд. В те дни погода стояла ужасная, и потому они скорее всего добрались до дворца на повозке, а не на лодке, по Темзе. Наступил вторник на Масленой неделе — неофициальный праздник, день вседозволенности, в который лондонские подмастерья нередко давали себе волю, бесчинствуя в борделях, а время от времени и в театрах. Шекспир и актеры его труппы, должно быть, вздохнули с облегчением, оказавшись вдали от всеобщей суматохи. Незадолго до этого королева перевезла свой двор в Ричмонд. Несмотря на то, что в 1554 году Елизавета (по приказу своей сводной сестры Марии) отбывала в Ричмонде заточение, в последние годы она очень привязалась к дворцу, называя его «уютным пристанищем, в котором лучше всего скоротать старость».

Посетители, подъезжавшие к Ричмонду с Темзы, наверняка обращали внимание на башни в форме восьмиугольника и флюгера, расписанные золотом и лазурью; какой же чудесной казалась странная музыка флюгеров ветреным днем! Посетители входили во дворец через главные ворота и, пройдя по просторному внутреннему двору, попадали в маленький дворик, мощеный кирпичом; здесь находился вход в королевские покои, окна которых выходили в сад. По обе стороны внутреннего двора располагались два здания примерно одного и того же размера (каждое около ста футов на сорок). Слева — королевская капелла, где проводились церковные службы и читали проповеди, справа — большой зал для представлений. Зал был прекрасно убран: стены украшали изображения великих английских королей-завоевателей в шитых золотом костюмах. Шекспир и его актеры знали это место: они выступали здесь пять раз — в 1595-м и 1596-м.

Для праздничного спектакля Шекспир набросал эпилог из 18 строк в честь Елизаветы. Из эпилогов, написанных по случаю, до нас дошли только два — этот и эпилог ко второй части «Генриха IV». Возможно, Шекспир сам прочитал его в конце спектакля или же поручил одному из актеров труппы:

Ходу стрелки часовой

Путь уподобляя свой,

Ты идешь, оставив след,

По зарубкам прошлых лет.

Круг за кругом одолев

Гордым шагом королев,

Непреклонна и легка,

Да пройдешь через века!

Пусть малыш, что в этот миг

Слов премудрых не постиг,

С благодарностью судьбе

Станет старцем при тебе.

Юных лордов пышный цвет

Отцветет и станет сед,

Но пребудешь молода

И пройдя через года.

Век твой славный возлюбя,

Да благословит тебя

Неба сладостная синь:

Царствуй, радуйся! Аминь!

( перевод Н. Ванханен )

В глазах Шекспира Елизавета всегда молода и неподвластна разрушительной силе времени. Жизнь королевы словно стрелка циферблата, пребывающая в вечном движении, и потому Елизавете суждено увидеть не одну смену поколений. Однако это сравнение совсем не лишено лукавства. С одной стороны Елизавета — узница времени, и в этой темнице ей совсем нечем дышать; с другой — мысль пережить свой век тоже страшна. Шекспир, конечно, знал, что в льстивых строках эпилога противоречит сам себе, так как в сонетах утверждает совсем иное: никто не вечен, и потому лишь стих способен запечатлеть для потомков образ его юного Друга (сонет 19).

Нет сомнений, что эпилог написан Шекспиром, — об этом свидетельствуют и стилистика, и стихотворный размер (хорей), и строфика (рифмованный куплет), столь характерные для многих его произведений. Финал «Сна в летнюю ночь» тоже написан хореем (это единственная из всех пьес Шекспира, финал которой написан этим размером). Если бы в тот день в Ричмонде звучали строки из пятого акта (просьба Оберона «окропить покои» и даровать мир «хозяину» дворца), то они наполнились бы особым звучанием:

С этой колдовской росой

Эльфы путь предпримут свой,

Все покои окропят,

Весь дворец да будет свят,

Чтоб хозяину его

Ведать мир и торжество.

( V, 2; перевод М. Лозинского )