Один год из жизни Уильяма Шекспира. 1599

Эпилог к этой пьесе, время от времени исполнявшийся вместо монолога Пэка, ритмически довольно точно повторяет финальный монолог Оберона. Позволю себе высказать догадку. Мне кажется, Шекспир написал этот эпилог для обновленной версии спектакля «Сон в летнюю ночь». Вольная атмосфера комедии особенно близка праздничной атмосфере масленичного вторника, а слова Оберона: «И мгновенно опояшем / Шар земной в полете нашем» (IV, 1; перевод Т. Щепкиной-Куперник) обретают двойное значение, намекая на строительство нового театра в Саутуорке.

Поднять деликатный вопрос о возрасте Елизаветы — большая смелость со стороны Шекспира. Крестный сын Елизаветы Джон Харингтон вспоминал: при елизаветинском дворе «…любой мог бы сказать, что ей нравилось казаться моложе, и слова о том, что она выглядит моложе своих лет, несомненно доставляли ей удовольствие». Возраст и внешность очень много значили для Елизаветы. Французский дипломат де Месс так описывает ее тщательно продуманный туалет: «Сорочку и нижнюю юбку из белого дамаста королева затягивала в корсет сзади; спереди сорочка была расстегнута так, что был виден живот до самого пупка». Де Месс добавляет: когда «кто-то говорит о ее красоте, она замечает в ответ, что никогда не была красавицей, хотя ее и считали таковой лет тридцать тому назад. И тем не менее она не упустит случая рассказать о том, как некогда была хороша». При этом, заканчивает де Месс, «для своего возраста и при своем телосложении она очень хороша собой». Елизавета напоминала стареющую Клеопатру — понимая, что время играет против нее, она заставляла молчать тех, кто хоть словом мог обмолвиться о ее возрасте, то есть о ее увядающей красоте. Хотя королева видела любого льстеца насквозь, лесть была ей необходима; судя по ее кокетству с де Мессом, она по-прежнему оставалась прекрасной актрисой, способной, если ей того захочется, использовать в делах политики всю свою обольстительность.

Именно поэтому неосторожные слова о бренности Елизаветы могли Шекспиру дорого обойтись. Возможно, ему приходилось слышать историю о том, как в Страстную пятницу 1596-го Энтони Радд, епископ собора св. Давида, в присутствии Елизаветы неосторожно затронул в своей проповеди вопрос о возрасте. Харингтон так вспоминает об этом: «Проповедь читал милейший епископ; для проповеди он выбрал псалом „Научи нас так счислять дни наши…“, дабы королева задумалась о бренности человеческого тела, ибо ей к тому моменту уже исполнилось 63 года». Елизаветинцы знали, что этот псалом — часть погребальной службы. Едва дождавшись, когда Радд закончит цитировать «места из Писания, в которых идет речь о старческой немощи», Елизавета прервала епископа: «Пусть оставит эти подсчеты для себя». В следующий раз «милейшего епископа» пригласили ко двору только во время Великого поста 1602 года; видимо, он не усвоил прежнего урока, ибо теперь для проповеди выбрал псалом 81: «Вы — боги, и сыны Всевышнего — все вы; но вы умрете, как человеки, и падете, как всякий из князей». Как и в прошлый раз, Елизавета, не скрывая сарказма, прервала проповедь со словами: «Вы по мне отслужили прекрасную погребальную службу. Теперь я могу умереть, как только мне заблагорассудится».

Если спектакль Слуг лорда-камергера состоялся вечером 20 февраля, то, по всей вероятности, вернуться в Лондон им удалось только на следующий день. 21 февраля шесть пайщиков труппы — Бербедж, Кемп, Шекспир, Хеминг, Филипс и Поуп — собирались встретиться с Катбертом Бербеджем и Николасом Брендом и подписать договор аренды на землю для Глобуса. Возможно, встречу отложили до начала Великого поста, ведь в Пепельную среду все шестеро были полностью свободны от репетиций и спектаклей. Или, что тоже вероятно, пайщики медлили с этим вопросом, пока окончательно не решится, имеет ли право Джайлз Аллен запретить им использовать бревна от старого здания для строительства Глобуса.

Скорее всего, Слуги лорда-камергера решили ненадолго задержаться в Ричмонде, и вот по какой причине. 21 февраля Великопостную проповедь в Ричмонде читал Ланселот Эндрюс, пожалуй, самый яркий английский проповедник той эпохи, известный своим красноречием.

В то утро (Эндрюс всегда выбирал для проповеди утренние часы, до причащения) Шекспиру представилась редкая возможность услышать великого оратора и поучиться у него мастерству. В Англии времен Постреформации уже упразднили католический обряд покаяния, запретив посыпать голову пеплом. Теперь о символическом значении праздника рассказывал прихожанам сам проповедник, объясняя, что Пепельная среда знаменует конец масленичных гуляний. (Посмотрите на самую известную картину Брейгеля «Битва Масленицы и Поста», и вы поймете, почему так труден переход от Масленичного вторника к Пепельной среде; в Ричмонде после полуночи, знаменующей начало Пепельной среды, весь двор перемещался из большого зала в королевскую часовню.) Находясь на пороге войны, англичане хорошо понимали, что время развлечений прошло.