В первый момент я испытываю побуждение полезть в бутылку и сказать: «А я не знал». Однако в тоне Нейта есть что-то такое, будто в своем воображении он прикидывает – а что было бы с ним, вырасти он с отцом, у которого респектабельный бизнес, а не с алкоголиком, готовым променять сына на бутылку виски? И если уж на то пошло, законный отпрыск моего отца сильно проигрывает ему, Нейту. Так что я просто отвечаю:
– Отец постоянно говорит, что работать с тобой – одно удовольствие.
Нейт изображает улыбку. В этот момент дверь распахивается, и мы оба вздрагиваем. Парень в винтажной футболке, красный и вспотевший, опирается на косяк, тыча пальцем в Нейта, и несвязно произносит:
– Чувак. Я ги-по-те-ти-чески спрашиваю. Если мы с ребятами решим прошвырнуться голыми по соседям, ты с нами?
– Нет. – Нейт устало проводит ладонью по лицу и вновь поворачивается ко мне: – Будь я на твоем месте… я бы воспринял это как намек, чтобы уйти.
Отец сидит в одиночестве за кухонным столом. Этот стол я помню с раннего детства – деревянный монстр, за которым было просторно нам семерым. Обычно меня сажали у стены посередине – труднодоступное и не самое удобное место для ребенка. Но и сейчас, когда мы живем втроем и можно сидеть где угодно, я каждый вечер забиваюсь именно туда, на свой привычный стул.
Стол завален кучей бумаг – наверное, копии чертежей. Отец что-то пишет в блокноте с отрывными страницами. На нем футболка с символикой «Майерс констракшн», некогда черная, после множества стирок ставшая светло-серой.
– Ты сегодня припозднился, – говорит он, не поднимая головы. Фриц, слегка похрапывая, дремлет у ног хозяина и во сне возит лапами по полу, словно ему снится прогулка.
Я достаю из холодильника бутылку спрайта – надо чем-то забить кислый вкус пива.
– У Эли скоро свадьба. Много работы. Даже стажера загрузили.
– Правильно сделали. – Отец перечеркивает написанное. – По крайней мере ты хоть чем-то занят.
Я откупориваю спрайт и отпиваю глоток, глядя на отца поверх бутылки. Его слова больно задевают меня.
– То есть?
– Мама сказала, ты отказался от игры в спектакле, – отвечает отец, не отрываясь от писанины.
– Да? – завожусь я. – А почему тебя это огорчает? Ты же ни на одной постановке с моим участием не был.
– Меня огорчает, что ты взял на себя обязательства и не выполнил их, – говорит он, подняв голову.
Вот как.
А если быть до конца откровенным, принять такое решение оказалось нетрудно. Я уже давно прекратил попытки действовать самостоятельно. Папа на первый взгляд хочет, чтобы я изменился, а сам поступает с точностью до наоборот: стоит мне заняться чем-то новым, он тут же осаждает меня.
И сказать ему этого нельзя. Ему вообще ничего нельзя сказать.
– У меня много дел и помимо театра, – говорю я. Он в ответ чуть слышно фыркает и снова утыкается в бумаги. От обиды у меня внутри все переворачивается, и это придает мне храбрости. А может, полбанки пива тоже сыграли свою роль. – Ты что-то сказал? Прости, не расслышал.
Отец удивленно приподнимает брови, ожидая, что я дам задний ход. Я выдерживаю его взгляд.
– Полагаешь, у тебя много дел? Видеоигры, что ли, посчитал? А сколько времени ты сидишь в телефоне, не пойми чем занимаясь? Сочувствую твоему будущему работодателю. Если, конечно, у тебя будет настоящая работа.
У меня внутри все переворачивается. Боже…
– «Пока Не Будет Доказано» – настоящая работа. И я делаю ее на совесть. Как и многое другое. Ты бы знал это, если бы хоть раз дал мне шанс поработать с тобой.
– А ты хоть раз интересовался моей работой? – хмурится он.
– А ты меня никогда не спрашивал! – не выдерживаю я. – Бизнес семейный, а посмотреть со стороны, так решишь, что твой сын Нейт Маколи, а не я. – Должно быть, мамы нет дома, иначе давно примчалась бы на мои вопли. Обычно она играет роль миротворца. Я указываю на чертежи, из головы не выходят слова Нейта. – Ты даже не рассказываешь мне о ходе расследования гибели Брэндона, а ведь и я в тот момент был на стройплощадке!
Лицо отца принимает угрожающее выражение. Ой, не с той карты я зашел. Он наводит на меня карандаш, и я уже готов провалиться сквозь землю.