Один из первых

На следующий день Чатхо встал с левой ноги, в тот день была его очередь убирать камеру. Часовой дал ему метелку, совок для мусора и тряпку. Едва часовой закрыл дверь камеры, как майор, словно сумасшедший, заколотил в дверь, а когда она открылась, хотел бросить в часового совок и метелку. Меня поразила выдержка и спокойствие часового. Он ушел и вскоре привел офицера, который, путая русские слова с немецкими, прочитал Чатхо короткую мораль.

— Ваша вспышка могла кончиться гораздо хуже, господин майор, — сказал я Чатхо, когда дверь камеры снова затворилась.

Дни хоть и медленно, но шли и шли.

Однажды утром, сразу же после подъема, часовой сказал нам:

— Быстро собраться, сейчас получите свои вещички и поедете в лагерь для военнопленных.

Когда нам перевели эти слова, Чатхо и Эндреди даже ушам своим не поверили. Потом мы радостно начали обнимать друг друга. Нам сказали, что завтрак мы получим в лагере.

Нам дали наши вещички, посадили в машину и везли немногим более получаса. Лагерь находился, видимо, где-то недалеко от Москвы.

Сначала нас привели в караульное помещение, где мы ожидали, пока совершатся все формальности.

Потом нас повели в колонне по одному в лагерь. Спереди и сзади шли часовые. Я шел на костылях, с котомкой за плечами.

Нас привели к большому деревянному бараку. Венгерские пленные махали нам, что-то крича. Нас завели в ту часть барака, где размещалась медицинская часть. После короткого врачебного осмотра нас помыли в бане, продезинфицировали наше белье.

Первыми нас навестили «староста» лагеря военнопленный Иштван Екеш, бывший лейтенант, и Йожеф Фабри, тоже военнопленный. Завтрак нам принес высокий мужчина в белом халате и белой шапочке на голове. Его сопровождали два военнопленных в передниках. Екеш представил нам высокого мужчину. Звали его Миша, это был румынский пленный, выполнявший в лагере обязанности шеф-повара. Миша немного говорил по-венгерски.

После завтрака нас повели еще на один медицинский осмотр. Осматривали нас два врача, С Чатхо и Эндреди все было ясно, и Екеш сразу же отвел их в барак. Когда решалась моя судьба, мнения врачей разошлись: один из них считал, что меня немедленно нужно направить в лазарет, а другой — в барак, так как лазарет и без того переполнен.

Окончательно мою судьбу решил главный врач, который, осмотрев меня, решил немедленно направить меня в лазарет. Екеш и Фабри, пока не приходил главврач, уговаривали врача, который хотел меня направить в барак, положить меня в лазарет, ссылаясь на то, что в таком состоянии я и до барака-то самостоятельно не доберусь.

В полдень пришел главный врач, пожилая женщина с волосами, обильно тронутыми сединой. Внимательно обследовав меня, она обратила внимание врачей на мою худобу и на последствия тифа, который я перенес в легкой форме.

Меня направили в лазарет. Санитары из числа военнопленных — Янош Маркович и Иштван Декани — подхватили меня под руки и повели, так как подниматься на костылях по скользким ступенькам я не мог.

Пока я дожидался прихода главврача, Йожеф Фабри рассказал о себе, что он коммунист из города Кашши, поэтому его взяли в рабочую роту и послали на фронт, но он в первый же день пребывания на фронте перебежал к русским.

В лазарете я каждый день встречался с Марковичем и Декани. Остальные пленные могли посещать своих товарищей, лежащих в лазарете, только в дни посещений, имея на руках специальное разрешение. Через несколько дней меня посетил советский старший лейтенант, который хорошо говорил по-венгерски. Это был Ференц Фабри, политработник лагеря.

Поговорив с Фабри, мы выяснили, что в годы первой мировой войны он служил в 22-м гонведском полку.

После этого он не раз навещал меня, и мы подолгу беседовали с ним, сидя в специальной комнате для посетителей.

В лагере для военнопленных сами пленные избирали из своей среды начальников мастерских, заведующего кухней и так далее. Поскольку основную массу военнопленных составляли немцы, то, естественно, и на все эти выборные должности назначались немцы. Самым старшим в нашем лагере был известный берлинский дирижер Вилли Кауфман. Мне кажется, что в назначении его на эту должность сказалась любовь советского лагерного начальства к музыке. Пленные венгры не раз жаловались на то, что даже в лагере для военнопленных все «бразды правления» вновь оказались в руках у немцев.

Прошло дней семь моего пребывания в лазарете, как по лагерю распространилась весть, что в наш лагерь прибывают немецкие генералы во главе с фельдмаршалом Паулюсом, которые были взяты русскими в плен под Сталинградом. Для них заранее приготовили три комнаты в лазарете.

Вскоре, как-то после обеда, генералы действительно прибыли в лагерь. Начальство лагеря побеспокоилось о том, чтобы все пленные могли бы видеть немецких генералов, но были приняты меры и для того, чтобы кто-нибудь их «случайно» не обидел.