Один на льдине

— Вы же не захотите повесить на свою шею очередное чепэ? По-моему, их в этом году в нашей хате было предостаточно?

— Иван Борисович, если бы ты знал, на какие жертвы приходится порой идти, чтобы избавиться от неугодного человека, тем более в придачу с его шестерками. Я считаю, что жертва будет вполне оправданной.

— Против меня у вас доказательств мало, они могут в суде не сработать, и я буду оправдан. Никто из братвы не посмеет дать на меня показания.

— Чтобы ты не выкрутился, я повешу тебе еще организацию побега Умника.

— Умник за побег осужден, и его поезд ушел.

— Его поезд на нашу станцию еще и не прибывал.

— Что вы хотите этим сказать? — насторожился Дикий.

— Дело прошлое, но все вы, кто помогал Умнику совершить побег, работали на нас, как вы говорите, на ментов.

— А вы, Владимир Витальевич, работая в колонии, здорово научились фантазировать.

— Никакой я не фантазер, Иван Борисович. Вы все, как марионетки, играли роли, которые мы заранее вам отвели.

— Не может быть!

— Еще как может. Я раскрою тебе наш секрет, хранить его уже нет необходимости. Ко мне обратился начальник ГУВД области генерал Шаповалов с просьбой помочь ему с делом Умника, у которого не смогли изъять добытый преступным путем капитал. Через тебя мы организовали ему побег из колонии и добились гораздо большего результата, чем рассчитывали. Не только изъяли у Умника его деньги, но и арестовали группу Щуки, сотрудничавшую с тобой. Кроме того, ликвидировали одну твою дорогу на волю в лице лепилы. Так что не только тебе, а еще кое-кому я мог намотать срок за организацию побега, но я не кровожадный. Я же тебя тогда предупреждал, когда ты передо мной кочевряжился, что мы продолжим наш разговор о побеге Умника при более благоприятных обстоятельствах. Вот они и наступили.

— Как вы, менты, насобачились работать с нашим братом! Выходит, не зря свой хлеб едите?

— Стараемся! А теперь посмотри вот на эту фотогра-фию, она тебе ни о чем не говорит? — Черносливов дал Дикому снимок.

Дикий увидел себя в двенадцатилетнем возрасте, в школьной форме с пионерским галстуком, стоящим у памятника воинам, павшим при защите Родины от фашистов. Рядом был виден Вечный огонь.

Пока Дикий вспоминал детство, Черносливов заметил:

— Оказывается, ты в детстве был пионером и красный галстук носил.

— А может, это не я, а кто-то другой? — тут же отрекся от своего детства Дикий.

— Ошибка исключена. Вот другой снимок. На нем тот же пионер снят с твоими родителями. А вот ты с ними сфотографирован в более зрелом возрасте.

Дикому не надо было никаких разъяснений. Пионеры, комсомольцы, бывшие военнослужащие по воровским законам являются фраерами, и их ни под каким соусом нельзя короновать в высшую касту воров. Если весть о пионерском прошлом Дикого дойдет до его советников, воров в законе, они немедленно его развенчают. И не исключено, что за обман могут наказать так, как был наказан в свое время Крученый. Такого после вольготной жизни положенца Дикий допустить не мог. «Чертовы воровские законы, по ним я должен отвечать за себя чуть ли не с годовалого возраста! Ну надели мне на шею в детском возрасте красную тряпку, — думал Дикий. — Ну что с того, если я стоял у Вечного огня. В те годы патриотизм у всех детей был в крови. Теперь мне приходится за него отвечать».

— Ваша взяла, хозяин! Я вас, Владимир Витальевич, прошу только об одном.

— О чем?

— Не требуйте от меня большего, чем то, что мне позволяет мое положение.

— Я тебя не собираюсь вербовать в ряды наших агентов. Их у нас тут и без тебя несколько сот человек. Я хочу, чтобы ты добросовестно выполнял свои обязанности положенца. На твоей ответственности внутренний распорядок, быт зеков. Они должны быть управляемы и иметь в твоем лице одного пастуха. Ты не должен допускать в зоне драк, побегов, убийств, беспорядков и хулиганства. Я понимаю, что не в твоих силах запретить в зоне разные азартные игры, наркоманию, издевательства сильных над слабыми. С этим контингентом мы сами разберемся. И напоследок вот что. О нашем разговоре должны знать только мы с тобой.

— А компра против меня у кого будет храниться?

— В моем служебном сейфе.

— А кто-нибудь другой ее не позычит?

— Исключено!

После ухода Черносливова Дикий задумался: «Каков все же удав! Опередил меня на один день, нанеся упреждающий удар, так и не дав мне возможности устроить в хате бардак. Придется перестраиваться. Верно люди говорят: против лома нет приема. Только себе дороже».

Глава шестнадцатая

Откровение Власа

Не стану на вас обижаться, счеты сводить.

Я просто забуду, что вы были, перестану любить.

Автор

Влас был переведен на облегченный режим содержания и решил незамедлительно воспользоваться одной из появившихся в его распоряжении льгот — попросить внеочередное свидание со своей семьей. Разрешение он получил. В письме домой он попросил Лалинэ детей с матерью оставить дома. У него с Лалинэ предстоял долгий, серьезный разговор.