Один шанс на соблазнение

Данте, ожидавший яростного сопротивления, удивленно уставился на нее. Она сидела, сложив руки на груди и сжимая предплечья с такой силой, что пальцы впились в плоть. Ее волосы обвисли, как будто она долго не мыла голову, джинсы и футболка были в пятнах, как будто она долго не стирала их. Сейчас она сильно отличалась от той фарфоровой статуэтки в атласном коктейльном платье и с блестящими золотистыми волосами.

Похоже, все это время она переезжала с места на место, была в бегах, скрывалась от него. Из этого следует, что беременность стала для нее неприятной неожиданностью. Шоком, из‑за которого у нее опустились руки и она перестала следить за собой.

Что‑то еще шевельнулось в груди Данте. Однако у него не было желания анализировать собственные чувства. Вместо этого, движимый желанием поскорее убраться отсюда и подозрением, что она не встает с дивана только потому, что у нее нет на это сил, он наклонился и подхватил ее на руки.

– Прекрати, – сказала она, слабо отпихивая его.

– Ты можешь идти? – спросил он.

– Естественно, могу, – ответила Стелла.

– Ты точно хочешь, чтобы я поставил тебя на пол?

Она промолчала, плотно сжав губы и отведя взгляд.

Довольный, Данте подошел к столу, чтобы Стелла могла взять свою сумку, затем направился к входной двери.

Люди на улице таращились на них, пока они шли к машине. Данте особо остро ощущал, насколько Стелла легкая и хрупкая. Он наслаждался ее запахом, теплым и очень женственным, совсем не таким сексуальным, как тогда в Монте‑Карло. И это его радовало, так как он решил, что при сложившихся обстоятельствах лучше, если их отношения не будет осложнять секс, хотя ему и придется нелегко.

При виде Данте со Стеллой на руках Джорджио выскочил из машины и поспешил распахнуть заднюю дверцу.

– В гостиницу, – коротко приказал Данте, когда Джорджио сел за руль.

Машина тронулась с места, и его наполнило странное чувство удовлетворения. Как будто впервые за свою эгоистичную и никчемную жизнь он совершил правильный поступок.

Гостиница находилась недалеко от Испанской лестницы, и персонал, который Данте знал по именам, уже ждал его, чтобы препроводить в пентхаус. Он понимал, что появление в его номере Стеллы, одетой совсем не так, как те женщины, которых он обычно приводил к себе, вызовет любопытство, и видел в этом определенную проблему. Не исключено, что кто‑то задастся целью выяснить, кто такая Стелла и как она вдруг оказалась в обществе Данте.

Подобная перспектива беспокоила Данте. Раньше сплетни его не пугали – ведь он сам своим поведением инициировал их, – однако сейчас ситуация была другая. Он не хотел, чтобы люди делали неверные выводы в отношении Стеллы. Пока, во всяком случае. До тех пор, пока он не решит, как быть дальше.

Данте не стал приглашать горничную, чтобы та помогла Стелле, велел дворецкому принести еды и настоятельно порекомендовал персоналу держать язык за зубами, а затем прошел в роскошную гостиную и усадил Стеллу на диван, стоявший перед окном, из которого открывался прекрасный вид на древние крыши Рима. Стелла, измотанная до крайности, сразу легла и свернулась клубочком. Не прошло и минуты, как она погрузилась в сон.

Данте стоял над ней и смотрел на нее. Она казалась ему крохотной и напоминала маленькую и хрупкую фарфоровую куклу с золотистыми волосами. Ему с трудом верилось в то, что эта женщина сначала пыталась убить его, а потом подарила ему соитие, сладостнее которого у него в жизни не было.

И вот теперь эта женщина носит его ребенка.

Его опять охватило настоятельное желание защитить ее. Это чувство было внове для него и настолько сильным, что прогнать его не было никакой возможности. Сдавшись, Данте взял с подлокотника бледно‑серый кашемировый плед и бережно накрыл Стеллу.

Все это только ради ребенка, естественно. А до самой женщины, которая всего пять недель назад целилась в него из пистолета, ему дела нет.

«По сути, ты заботишься о ребенке».

Он счастливо жил, не заботясь ни о чем, поэтому для него эта мысль стала шоком.

Его ребенок.

В той мерзкой квартире, где он разыскал Стеллу, он думал только о том, чтобы обеспечить безопасность своему ребенку. Сейчас же, когда Стелла и ребенок оказались на его территории, он понял, что все гораздо глубже, чем забота о безопасности. Где‑то внутри его росло и набирало силу нечто, что он называл бы биологическим императивом. Это нечто неуклонно подводило его к осознанию того факта, что ребенок имеет для него значение.

«Конечно, он для тебя имеет значение. А зачем еще ты настоял на том, чтобы она сохранила его?»

Эта мысль вызвала у него ощущение дискомфорта. Однажды он уже ушел от проблемы, которую не захотел решать, и с тех пор жил с последствиями своего поступка. Последствиями, которые он изо всех сил старался не замечать даже сейчас.