Одиннадцать видов одиночества

Он снова отправился к греденции — какая-то ее часть, похоже, была письменным столом — и, порывшись в бумагах, вернулся с чеком.

— Я вам не просто скажу, — начал он. — Я вам покажу. Все честно. Это последний автор, с которым я работал. Берите, читайте.

Это был погашенный чек, из которого следовало, что Бернард Сильвер выплатил в пользу такого-то сумму в 25 долларов 00 центов.

— Читайте! — настаивал он, как будто бы этот чек был написан несравненной художественной прозой и уже потому заслуживал внимания.

Он проследил, чтобы я перевернул его и рассмотрел подпись получателя, стоявшую под какими-то нечитабельными словами самого Берни о том, что это был полный аванс, и печатью банка.

— Ну и как вам? Нормально? — спросил он. — Это, значит, условия. Теперь все ясно?

Я подумал, что яснее некуда, вернул ему чек и сказал, что если он даст мне какую-нибудь карточку из этой самой стопки, то можно будет попробовать двигаться дальше.

— Да подождите же! Лошадей-то попридержите! — воскликнул он, расплываясь в улыбке. — Быстрый же вы человек, а, Боб? Вы мне, конечно, нравитесь, но что же, я, по-вашему, остолоп, готовый выписывать чеки любому, кто приходит сюда со словами, что он писатель? Я знаю, что вы работаете в газете. Отлично! Но откуда мне знать, что вы писатель? Покажите-ка мне, что там у вас на коленях!

На коленях у меня лежала папка с напечатанными под копирку текстами двух хоть сколько-нибудь приличных рассказов, которые мне до сих пор удалось сочинить.

— Ну да, — сказал я. — Конечно. Вот. Это, разумеется, не совсем то, что вы…

— Это не важно. Это не важно. Ясно, что здесь речь идет о другом, — сказал он, открывая конверт. — Вы не волнуйтесь, дайте мне взглянуть.

— Я имею в виду, что они оба несколько… литературны — так, наверное, следовало бы сказать. Не очень понятно, как вы, исходя из этого, сможете оценить…

— Говорю же вам, не волнуйтесь.

Из кармана рубашки были извлечены очки в оправе без ободков, он долго прилаживал их на носу, потом откинулся назад, нахмурился и начал читать. Он долго мусолил первую страницу первого рассказа, и, глядя на него, я думал, что достиг, вероятно, низшей точки в своей литературной карьере. Таксист, господи прости. Наконец он перевернул страницу и почти тут же перевернул вторую: было ясно, что он перескакивает, не читая. Потом пошли третья и четвертая — в рассказе было то ли двенадцать, то ли четырнадцать страниц, — и я сидел с уже теплым стаканом из-под имбирного эля, будто бы готовясь размахнуться и запустить ему этим стаканом по голове.

По мере продвижения к концу он начал кивать — сначала едва заметно и неуверенно, а потом все более определенно. Закончив читать, он с недоумением на лице вернулся к последней странице и пробежался по ней еще раз, потом отложил этот рассказ и взялся за второй, но читать не стал, а только проверил, сколько там страниц. Было понятно, что на сегодня он прочитал уже достаточно. Очки вернулись в нагрудный карман, и на лице снова появилась улыбка.

— Что ж, очень мило, — сказал он. — Не буду сейчас отнимать у вас время и читать второй рассказ, но первый очень милый. Вы правильно сказали, что у вас тут совсем другой материал, так что мне трудно судить, вы понимаете…

Заканчивать это слишком сложное предложение он не стал, сделав неопределенное движение рукой.

— Так вот, Боб. Читать я больше не буду, а лучше задам вам пару вопросов насчет писательства. Такой, например…

Он прикрыл глаза и провел пальцами по векам, глубоко задумавшись или, скорее, делая вид, что глубоко задумался, как бы добавляя важности своим словам.

— Например, такой. Предположим, вам пришло письмо, в котором человек говорит: «Боб, у меня сегодня не было времени писать тебе короткое письмо, поэтому пришлось написать длинное». Что он, по-вашему, имеет в виду?

С этим, будьте покойны, я легко справился. Упускать двадцать пять баксов без борьбы мне не хотелось, поэтому мой ответ, хоть он и был лишенной всякого юмора галиматьей, не должен был оставить у него сомнений в том, что этот конкретный претендент не понаслышке знает, какого труда стоит краткость в прозе и умеет ее ценить. И этот ответ, казалось, его удовлетворил.

— Хорошо. А теперь посмотрим на дело с другой стороны. Я уже говорил про строительство. Теперь смотрите. Что, если посмотреть на создание рассказа как на строительство? Как будто строишь дом?

Ему так нравился этот его образ, что он даже не дал себе труд заметить, как старательно я киваю в ответ.

— У дома же должна быть крыша, но если начнешь сразу строить крышу, ничего не получится, да? Прежде чем браться за крышу, надо возвести стены. А прежде чем возводить стены, надо заложить фундамент — и так далее по списку. Но чтобы заложить фундамент, надо сначала расчистить бульдозерами площадку и выкопать котлован нужного размера. Так?

Я выражал всяческое согласие, но он по-прежнему не обращал ни малейшего внимания на мои восхищенные, подобострастные взгляды. Он потер кончик носа широченной костяшкой пальца и снова обратился ко мне с видом победителя.