Его густая кудрявая бородка была плотно приглажена, а на скулах ее линия шла клочками, как опушка леса перед лугом. Пахло от асаманца высохшим потом и естественными запахами тела, и от этого его близость влекла еще сильнее.
– Воевал в Асаманском конфликте? – поинтересовалась я.
– О нет! – игриво усмехнулся он. – Не говори, что и ты из этих девиц.
– А что? Любопытно же!
Рафик вновь посмеялся. Сколько раз ему задавали этот предсказуемый вопрос! И все же асаманец от него не ушел.
– Нет, не довелось. Я был совсем юнцом, когда война близилась к развязке. Но отец кое-что рассказывал.
– Поделишься? – Я маняще взмахнула ресницами, суля в награду за унаследованные предания столько всего…
Рафик был непоколебим и в ответ лишь в очередной раз хмыкнул.
– Пожалуйста. Только говорить почти не о чем. Когда Хаар вытеснил нас из пустыни, мы лишились славы, земель, достоинства. Пропитание добывали в лесу, где с каждым днем было все опаснее. Но гордость не дала нам опустить руки – как и отцу. Мы сплотились и стали отвоевывать лес, а дальше выступили бы на Клерию.
– И тогда возникли Вольные, – грустно добавила я.
Вольными называло себя сборище головорезов, отринувших всякие моральные устои.
Рафик уловил ход моих мыслей и безрадостно кивнул.
– Да. Вольные подняли мятеж, потому что асаманцы якобы погрязли в глупых условностях. Мы для них были посмешищем. В конце концов наши остатки распались на кланы, а Вольные погрязли в междоусобицах, и вскоре войско Убара развалилось.
Убар. Припоминаю: одна из трех ключевых личностей той войны.
– О нем даже в Клерии легенды ходят.
– Я с ним встречался.
– Так Убар еще жив?! – поразилась я.
Рафик кивнул.
– Я его почти что боготворил. Ему скоро шестой десяток. – Асаманец еще сильнее помрачнел и опустил глаза. – Все-таки недаром говорят не искать встречи с кумирами. Он уже дряхлый старик и живет с семьей в горах. Но равных ему полководцев свет больше не видел.
От воспоминаний о великом асаманце он все глубже проваливался в мысли. Я переменила тему.
– Ида все подстроила, да? – Я бросила взгляд на пылающий костер, но монахини уже нигде не было.
– Что подстроила? – вынырнул Рафик из забытья.
– Напросилась, чтобы я проводила ее к вам.
Он осклабился во весь ряд зубов, как пойманный на горячем сорванец.
– Может быть. Не знаю.
Я придвинулась, как бы опасаясь лишних ушей и чтобы прочувствовать трепет, мурашки, что пробегут по моему телу вблизи его губ…
Достаточно. Еще рано.
– Она правда слепая?
– Практически. Видит обрывки света и теней и как-то чувствует предметы. Свободно перемещается, знает, кто перед ней. А в бою, когда за секунду столько всего случается… – Он покачал головой. – В дело вступают краски. Ида сильна. Красками колдует лучше любого на нашей памяти и при желании нашлет на нас несметные кошмары. Только ей нужно место и время, чтобы применить чары, а иначе, если все слишком быстро, она и вправду точно слепая.
– Выходит, она не в силах колдовать сама и зависит от вас? – нахмурилась я. – Это же обуза.
Рафик обескураженно отпрянул.
– Прости, я не со зла.
– Я не обижен, просто… не понимаю. С какой бы стати ей зависеть от нас?
Теперь уже я ничего не поняла.
– Сам же сказал, что для нее нужно выиграть время.
Асаманец рассмеялся – столь чарующе, что у меня в груди затрепетало.
– Ну что? – улыбнулась я.
– Ида от нас не зависит. Это мы зависим от нее. Наш отряд – одно целое. Да, она не видит, и потому мы делаем все, чтобы раскрыть ее сильную сторону. У всех свой предел, но вся суть в том, чтобы уравновесить недостатки товарищей. – Он вздохнул: мое непонимание явно было налицо. – Грон сильнее меня. Что же, мне в отряде не место?
Я низко надвинула брови.
– Он акар. Это разные вещи.
– А Ида – бесценный Мистик.
– Слепой Мистик. Она правда того стоит?
Капля за каплей между нами просачивался холодок, натягиваясь тонкой пленкой и расплетая наши с ним узы. Рафик отстранился еще дальше и сел.
Через миг села и я.
– Прости. – Я виновато положила ему руку на плечо. – Видимо, мне не понять.
Чувствовалось, как затухает пыл.
Я отвернулась в сторону толпы поодаль, где Грон устроил силовое представление и под всеобщее улюлюканье голыми руками разрывал поленья, упиваясь вниманием моих солдат. Хотелось переменить тему, но стоит ли, если в конце концов обнаружу еще и свою ненависть ко всем акарам?
Неловкое молчание кончилось тем, что я без единого слова встала и направилась в лес облегчиться.
Я забрела в темную рощицу и, стянув брюки, уселась на корточки. Под журчание струи в голове проносились миллионы мыслей.
Рафик обиделся? Расхотел меня? Я выжала из себя последние капли, чувствуя, что пары эля еще кружат мне голову.
Что ему сказать, как вновь раздуть пульсирующий огонь влечения? Я даже гадала, где бы уединиться с асаманцем.
В конце концов я встала и, натянув штаны, повернулась в сторону лагеря.
Передо мной стоял Рафик, полностью растворенный во мраке.