Одиннадцатый цикл

Когда карета въехала на улицы Клерии, я осмелилась чуть-чуть отодвинуть занавеску. Вместо гнетущего и сурового Малого района мне предстали воздержанные и изысканные здания церкви Праведниц.

Открыв дверь прежде кучера, я увидела у кареты толпу сестер. Те поспешили навстречу, но я остановила их жестом. Монахини смутились и, как мать Мерильда, стали ждать моего фиаско. Я с костылем в руке подползла по сиденью к дверце и нацелилась ногой на металлическую подножку. Затем медленно съехала вниз, и, по счастью, удалось в нее упереться.

Так, теперь следующее. Упираясь спиной, я опустилась на пол окончательно. От таких маневров нога заныла, но все же пока отказывалась сдаться – хотя, шевеля пальцами, я уже чувствовала в ней слабую тень близкой судороги.

И вот я оттолкнулась в надежде, что подножка меня удержит, – но нет. Я соскользнула прямо на дорогу и тяжко ударилась о брусчатку самым копчиком. Как больно! Тотчас все сестры, эти священные тени, разом двинулись на помощь, лучась непорочной белизной. Дружно протянулись ко мне их пальцы, облепили тело.

– Нет! – Я для устрашения грозно стиснула костыль, но меня уже не слушали. Что уж теперь уважать мои прихоти? Призрачная гурьба сестер нависла надо мной белым полотном, в котором различались только лица.

– Пошли прочь! – Я разжала костыль и выбросила кулак в ближайшую. До чего хило вышло. От былой силы осталось одно напоминание. Я чувствовала себя опустошенной, обескровленной, слова выходили бессильными, как удары. Меня, как тряпичную куклу, подняли с дороги.

– Вы целы? – спросила одна. Я обдала ее таким злобным взглядом, что несчастная побледнела.

– Я сама пойду! Нечего надо мной трястись, нечего таскать, как грудную! – огрызнулась я в жалкой попытке сохранить лицо, не быть для них просто калекой. В конце концов собралась с силами и подставила костыль.

Сестра кивнула.

– Прошу простить.

Пустые слова. И все же после них остальные будто поневоле ко мне прислушались. Сестры повесили головы. Что ж, хоть как-то уважения добилась.

– Ведите, – подавленно пробормотала я.

Дыхание опять сбилось, а перед лицом повисла прядка, чтоб ее. Я чувствовала под бумажно-тонкой кожей частый пульс, разливший по телу неприятный жар и чувство покалывания. То рвался на волю мой пыл.

Меня проводили во внутренний дворик со ступеньками, которых обычные люди и не считают, а для меня каждая – препятствие. Сестры глядели, не зная, как быть, если я опять упаду.

При помощи костыля я широкими прыжками проскакала по лестнице. Смотрелось это явно вдвойне нелепее, чем ощущалось. И вот я наверху, сестры облегченно выдыхают, – но ввысь, я вижу, тянется еще один пролет. Одна из них будто лишь теперь поняла всю трудность и вспыхнула.

– Простите… У нас есть палаты и внизу.

– Не страшно, – сказала я.

Она посмотрела на пролет, затем на меня.

– Вы уверены? – Беспокойство было налицо.

Суть проблемы сестры умолчали, но о ней и без этого кричало буквально все. Я невозмутимо оглядела лестницу и прикинула, как подниматься.

При взгляде на стену мне тут же вспомнился совет матери Мерильды.

Я отдала костыль другой сестре, суровым взглядом пресекая возражения, и оперлась о стену. Каждый прыжок был испытанием для моих гордости и упрямства.

Я в очередной раз присела, напружинила ногу; судорога, чувствовалось, уже близко-близко. Копчик после того падения до сих пор ныл. Покоряя одну, третью, пятую ступеньку, я с облегчением выдыхала, но еще до середины лестницы нога соскользнула, и я со всего размаха упала ничком. Подбородок ударился о ребро доски. В глазах потемнело, тело охватило болью, нога на секунду отнялась. Я не сразу вернулась в чувство.

В тот же миг сестры разразились охами и причитаниями, будто заранее заготовленными на языке, и поспешили ко мне с завидной легкостью.

– Нет! – рявкнула я, оборачиваясь на них.

Как видно, мой взгляд – красноречивый, неумолимый – на них подействовал. Сестры замерли: та, на которую я сорвалась, остановила их жестом и отогнала назад.

Я упала. Как не упасть? Наверх мне, очевидно, не взойти: половине человека это не под силу. Немые сестринские сетования гремели громом в моей черепной коробке. Никого из присутствующих не удивил поворот событий, будто иного и ждать нечего.

Я подсунула под себя руку и подтянулась вверх по лестнице. Тут же напомнили о себе все ушибленные места, а в глазах потемнело пуще прежнего. Левая нога заползала на ступеньку и выталкивала тело. Культи приходилось беречь: от любого нажима их остро простреливало.

Долго тянулась гнетущая тишина, которую нарушали только шорох моего колена о дерево и натужное кряхтение.

Наконец я добралась до вершины. Грудь ходила вверх-вниз, кожу покрыла испарина. Я бросила взгляд на сестер у подножия лестницы – те стояли в потрясенном молчании.

Победа. Да, ничтожная, ненужная, но все же – победа.

Одна из сестер захлопала. За ней – вторая, следом шумные овации подхватили и остальные. Глаза их горели восхищенным блеском, увиденное отразилось на лицах чистым восторгом.