Одиннадцатый цикл

Одну из сестер приставили за мной ухаживать. Она макала полотенце в ледяную воду, чтобы утишить боль в непрестанно полыхающем боку. Холод доставлял облегчение – но вместе с тем и грусть. В тело, сведенное спазмом, вонзало тысячи иголочек, и незримый огонь, что не давал мне покоя, слегка угасал.

Поначалу, как велело лечение, вода была теплой, но от нее я только сильнее начинала потеть. В конце концов попросила холодную. Тщетно.

Сестра бережно массировала мне обожженный бок, чтобы расковать мышцы.

– Мать Сара, можно вопрос? – заговорила я вопреки обычной молчаливости. Поверила, что хоть как-то отвлекусь от неприятных ощущений.

– Конечно, мисс Нора, задавайте любой. – Ее руки и взгляд вершили свой путь вдоль моей грудной клетки. Как странно слышать это «мисс». Уже не «капитан».

Тут она прошлась по особенно болезненному спазму, и я поморщилась.

– Простите. – На редкость деревенский выговор обнаруживал ее низкое происхождение, но я не решилась расспрашивать об этом.

– Да ничего, – успокоила я. Монахиня продолжила. – В первый день, когда меня привезли, я поднялась по лестнице и вы все захлопали. Почему?

Мать Сара вновь прервалась. Она заглянула мне в глаза и ласково улыбнулась, будто лишь сейчас поняв, с кем говорит.

– Из-за вашего упорства, само собой.

– Упорства?

Она кивнула.

– В вашем состоянии взобраться по лестнице… Я почувствовала вашу волю, решимость. Вас было не сломить. – Она обхватила ладонью мою щеку и нежно посмотрела в глаза. – Вы очень сильный и смелый человек и воодушевили нас.

– Тоже мне достижение – подняться по лестнице, – усмехнулась я, что, как видно, ее покоробило. Улыбка стаяла, и она убрала руку.

– После всего, через что вы прошли, достижение.

– Бросьте. Я убивала акар десятками, командовала целым подразделением. Вы не знаете моих заслуг!

Она задумалась.

– Да, впечатляет, но это было до несчастного случая. То, что вы не побоялись взобраться по ступеням, восхищает еще больше.

Я замялась. Пространство между нами отмеряла тишина, проникнутая непонятной неловкостью. Неужели в свои годы я вопреки всему так высоко взлетела, чтобы так низко пасть? Я стояла на страже Бравники, на моем счету жизней столько, что многим не снилось, – а теперь мне будто даже по лестнице, чтоб ее, не подняться?

– Уйдите, пожалуйста, – сказала я так тихо, что, казалось, ей не услышать.

– Нора, простите, если…

– Прошу… уходите. – Я не повышала голос. На это не осталось сил. В конце концов мать Сара кивнула и со всеми принадлежностями в ведре направилась к двери, как вдруг остановилась.

– Мисс Нора, мне велено передать, что на этой неделе вас выпишут.

Ну вот, наконец-то облеклась в слова неизбежная, роковая фраза. Куда я отправлюсь? Чем займусь? Мне даже этого самой нельзя решить.

– Ваших родителей обо всем предупредили. Через несколько дней вы отправитесь к ним.

Известие меня встряхнуло.

– Что вы сказали? – не поверила я ушам.

Мать Сара с угрюмым видом понурила голову. Ей не хотелось мне это сообщать.

– Просила же никому о себе не рассказывать, – возмутилась я.

– Увы, нельзя. По закону нужно передать вас кому-то под присмотр. Родители – самая близкая ваша родня.

– Вон.

Я закипала. Дважды просить не пришлось: монахиня тут же исчезла.

* * *

Кроме того, чтобы жаться в клубок от болей в боку, спать и заново учиться ходить, заняться мне было почти нечем, так что внезапно опустевший день я теперь посвящала чтению.

Поскольку я в Клерии, в монастыре Праведниц, книги здесь повествовали о сражениях прошлого и былых Семенах – всем, от чего в детстве меня ограждали.

Один интересный кусочек затрагивал Рассветную Хейру. Если Сэльсидон владела мечом, выкованным из солнечного света, то чакрамы Хейру были напитаны лучами луны.

Гибкое акробатское тело позволяло ей танцевать в схватке. Чакрамы – большие острые диски – взмывали в воздух и по дуге возвращались на ее запястья и лодыжки. От этого предания во мне тихо заговорила зависть. С какой легкостью и прирожденным изяществом Хейру владела телом. Я недолго помечтала об этом, представляя себя на ее месте.

Читая о Защитнике Мурии, я рисовала образ жуткого великана. Ударами молота он разверзал земную твердь, но сердце имел чуткое и стал олицетворением справедливости.

Читая о Безмолвном Кэйлу, я оценила способность перекраивать мир силой бессловесного шепота.

Четвертое предание было не о Семенах, но о Госпоже боли. Я уже ловила ухом упоминания о ней, но почти не понимала, о ком речь. Некогда смертная, Госпожа боли якобы совершила вознесение и с тех пор обитает на утесе Морниар.

Будучи монахиней ордена Праведниц, она обнаружила волшебное свойство своей крови излечивать любой недуг и сочла долгом пуститься в странствие, неся исцеление хворым и убогим. Благородный порыв. Весть о ней расползлась по свету – увы, обрекая целительницу на печальную участь.

Неутолимым, острым, мучительным оказался человеческий аппетит. Все жаждали ее дара, и это изнуряло несчастную монахиню. Она лила и лила чудотворную кровь, которой всегда было мало. Обессиленная, истощенная, Госпожа боли сидела на кипе бинтов и пускала ее в таз у ног.