Одиннадцатый цикл

– Умоляю, – едва слышно произнесла я. С каждым ее словом, каждым доводом против того, чтобы даровать мне освобождение, мой голос все слабел. Такого наглого упорства, такого отчаяния, как в эту кошмарную минуту, я в жизни не ощущала.

Далила в тяжкой задумчивости свела брови. Глаза цвета моря метались туда-сюда в поисках ответа. Я пыталась сдержать всхлипы, но те все равно прорывались на волю икотой. Было видно, как она торгуется сама с собой. Спустя миг сомнение в глазах сменилось решимостью.

– Давай попробуем.

Я тотчас задышала свободно. Впервые с пожара забрезжил во тьме лучик надежды.

– Спасибо! Спасибо, Далила! Хвала тебе!

Она робко подступила, а я с нетерпением схватилась за нее и жадно подтянула к себе, трепеща перед спасительницей от беззаветной, слепой благодарности. Отнятые конечности задергались в потустороннем измерении.

Далила присела на кровать и обернулась напоследок на дверь.

– Не бойся, не зайдут, – успокоила я.

Она сосредоточилась. Ладони ее испустили ауру золотого света, что окутал руки. Далила направила его на плечо, и под теплыми лучами боль тут же отступила. Я исцеляюсь; да, непременно исцеляюсь! Тело оживало, возвращая утраченное. Разум, отделившись от тела, устремился в недосягаемые дали.

Шли секунды, сменяли друг друга минуты.

Продолжал истекать из рук свет, утишая боли, однако вид плеча оставался неизменным.

Меня обрушило с небес на землю. Внутри все похолодело.

– Почему не выходит? – Я ждала хоть какого-то ответа, но Далила молчала, устремив все внимание на плечо. В остатках отпугнутого мрака зародилось и овладело мной чувство паники.

Через секунду-другую сияние иссякло, и ее рука опустилась.

– Прости, я не в силах помочь, – сдалась Далила.

Во мне поднялась волна ярости.

– Пробуй еще, – уже не просила, а скомандовала я.

– Нора, пойми, так не получится.

– Исцеляет твой дар? Лечит или нет?! Верни мне тело, раз лечит!

– Да нечего лечить! Ты не ранена, не умираешь! Не могу я отрастить конечности!

– Врешь! – Я вцепилась ей в запястье.

Далила скривилась.

– Мне больно.

– Исцеляй! Ты же притворяешься! Боишься, что в монастыре узнают. Не бойся, я тебя защищу, только исцели! Спаси меня, а я спасу тебя! – Я все сильнее захлебывалась в рыданиях, даже не обращая внимания на отчаяние, проникшее во все мое существо.

– Перестань! – вскричала она, и это меня отрезвило. Не дало зайти еще дальше.

Далила отпрянула от койки, потирая запястье.

– Прости. – Мой голос опять стих до немощного и безысходного. – Лучше тебе уйти.

Тишину разгоняло только ее испуганное дыхание. От позора я была не в силах посмотреть ей в глаза. Напоследок перед уходом Далила вынула из сумки Каселуду и раскрыла на одной странице.

– В лесу, перед тем как Перри… – Фраза оборвалась. – Он подарил мне этот лазурчик. – Она взяла со страницы засушенный цветок и положила мне на кровать. – Когда все на свете было против меня, он придавал сил. Надеюсь, и тебе придаст.

На этом без лишних слов Далила развернулась и ушла, оставляя за собой поблекший голубой бутон. В бездне страшного осознания, куда меня затягивало все глубже, он и вправду оказался драгоценной отрадой.

Глава пятидесятая Далила

Не дайте себя одурачить, сестры. Тем, кто лишен дара магии, кто не рожден заложником своего существа, легко приобщиться к учению Владык. Нас же дар обрекает на участь стать носительницами. Помните: пощадить, поработив, – значит не пощадить вовсе.

– Источник неизвестен

Главное здание церкви находилось неподалеку от лазарета, где лежала Нора. Возвращалась я от нее в некотором смятении. Лето было на излете, красноречивая осенняя прохлада уже заявляла о себе. Хотелось помочь Норе, очень, особенно при виде того, как ее раздирает ураган чувств. Броситься бы обратно, дать слово, что позабочусь о ней и что все будет хорошо, но шестым чувством ясно ощущала, что это лишь навредит.

Шагая по длинной белой лестнице, я гадала, как трудно здесь подняться Норе. Будь я в силах отдать ей свои руку и ногу, отдала бы незамедлительно.

Я доложила матери Винри о прибытии. Занятая бумажной работой, она коротко осведомилась о том, трудно ли пришлось в Харлоу. Я признала, в какое неизъяснимое чувство безысходности меня поверг лагерь. Тогда она спросила о Норе. Та, сказала я, еще не примирилась со своим новым состоянием.

После настоятельницы я отправилась на очередное занятие с матерью Люсией – на этот раз скрепя сердце. Я содрогалась при мысли о том, как войду, сяду, останусь с ней тет-а‑тет. До чего мне вдруг захотелось вернуть ангелов, чтобы она следила за словами.

* * *

Мать Люсия встретила меня широкой редкозубой улыбкой и ласковым взглядом. Кожа вокруг ее глаз сбегалась морщинками. Я старалась не подать виду, но ее было не провести.