Одиннадцатый цикл

– Полностью согласна! – воскликнула Ясмин. Сомневаюсь, что она вообще поняла, о чем речь.

– Не знаю. Я и другую сторону жизни вижу. По-хорошему выходит не всегда, и светлый финал – тоже редкость.

– Да, но главное – верить в светлое будущее, разве не так? – возразил Дейл. – Как бы плохо ни было.

Захотелось напомнить о Перри, у которого и веру, и светлое будущее отобрали. Рассказать о Норе, которой будущее представляется темным и безысходным.

Ясмин избавила меня от этой тяготы, перехватив разговор:

– Ой, а нельзя ли нам за кулисы?

Дейл оживился.

– Конечно, можно! Заодно и познакомлю с труппой.

И тут иллюзию беззаботной радости разнес вдребезги пронзительный визг из-за сцены. Упавшая на миг тишина тут же сменилась встревоженным ропотом немногих задержавшихся зрителей – те испуганно сбились в кучки.

Мы с Дейлом бросились к сцене – каждый по своей причине.

– Далила, ты куда?! – крикнула Ясмин мне вслед.

– Направить людей к выходу! А ты постарайся привести стражу!

Я не видела, послушалась ли она.

За кулисами в полумраке все было заставлено реквизитом и всякой всячиной, так что я пропустила Дейла вперед.

Бард забежал за сцену, где уже толпились актеры, мешая разглядеть, в чем дело. На полу сидела девица – у нее тряслись руки и от рыданий потек грим.

– Шарон, ты что?! – недоумевал он, но девица не ответила.

Тут товарищ по сцене тронул его за плечо и уныло показал на причину переполоха.

– Расступитесь. Я из Праведниц и могу помочь.

Все немедля повиновались – и в этот миг я поняла, что оказывать помощь уже поздно.

Посередине в кольце очевидцев находились те трое в образе Скитальцев, но теперь без вуалей. Посиневшие лица, искаженные ужасом, были обращены к толпе, будто мы зрители на очередном представлении.

Стену покрывали жирные кровавые полосы, в опустевших глазницах несчастных встала на постой тень, по щекам стекали красные слезы. Кругом по всему помещению виднелись странные неуклюжие руны, которые я не могла расшифровать.

Трупы безмятежно и неподвижно висели в воздухе. Мерно колыхались края их черных одеяний. Несчастные напоминали потрепанные стяги в ночном небе.

Глава пятьдесят четвертая Нора

Практически высшая честь для женщины в церкви Зрящих – стать провидицей. Принося в жертву свои глаза, провидицы навеки поселяются в обители Осулара и подземных катакомбах. Глаза же сохраняют и бальзамируют, не позволяя им истлеть. Ибо для чего глаза той, кому указывает путь Осулар?

– Из Минаичии, священного писания Узревших

С одной стороны, эта новая старая жизнь, навязанная мне насильно, была ненавистна. Редкое, но вездесущее внимание Джеремии, наравне с родительским, угнетало и высасывало все силы. С другой же стороны, именно это и вело меня к цели: сбежать из этого ада.

Страх – вот мой извечный секрет. Я боялась быть той слабой крохотной девчонкой, боялась бояться. Боялась тех, кто сильнее.

И то, что я оказалась вдруг в кулаке деспотичной семейки, тяготило даже сильнее моего убогого состояния. Потому я так и стремилась освоить новое тело, отныне черпая в этом страхе силу.

Разгорался во мне былой пыл, и упражнялась я с новым усердием. Дни пролетали незаметно.

Ощущение того, как в чахлых мышцах пульсирует кровь, пьянило и придавало столь необходимой прыти, равно как и поднимало настроение. До чего все-таки странно, что четко поставленная цель настолько меняет жизнь.

Поначалу отжимания на одной руке не давались: я раз за разом заваливалась вбок и никак извернуться, чтобы устоять, не выходило.

Тогда я попробовала отжаться от изножья кровати с опорой на колено. В такой наклонной позе мои увечья не мешали. Для дополнительной устойчивости я опиралась правой культей на низкий табурет.

Размявшись вот так, я брала стул у туалетного столика и отжималась уже от него, опускаясь еще ниже, пока не натру колено до боли.

Держась за стол, опираясь о стену, взывая к своей непреклонной воле, я с горем пополам делала приседания на дрожащей ноге – медленно и упорно. Ступню, казалось, расколет надвое от нагрузки, но я не сдавалась, покуда стучащая в душе кислота не обожжет сильнее пламени в боку.

Мать не могла нарадоваться, что я ношу наряды на ее вкус. Она считала, что я понемногу привыкаю к традиционному укладу жизни. Я же подыгрывала, прихорашиваясь и держась, как пристало даме, смиренно и целомудренно. Вдобавок выбранная матерью одежда скрывала мою заметную прибавку в размерах, а растущий аппетит родители сочли признаком того, что я возвращаюсь к жизни, и вопросов не задавали. Даже радовались, что у меня круглеет лицо.

Как-то ночью я выбралась размяться в коридор и случайно подслушала разговор за родительской дверью:

– Кому нужна такая жена? – сокрушался отец.

– Она еще вполне ничего, к тому же наконец-то образумилась.