Одиннадцатый цикл

Висящая на локте корзина болталась туда-сюда из-за моих торопливых прыжков.

Ко мне поспешили на помощь двое.

– Да сама я!

Оба оторопели от такого злобного отпора – но не ушли, а последовали за мной тенью. Конечно, проще доставить им удовольствие и согласиться, чтобы в конце концов от меня отстали, – но мое более сильное и гордое начало не соглашалось принимать ненужную помощь. Я не для того долгие недели, месяцы сживалась с новым телом, чтобы теперь тешить чужое самолюбие.

Их взгляды жгли мне спину, и вскоре терпение лопнуло: я в два-три резких прыжка развернулась.

– Что вы меня преследуете?

Оба смутились.

– Вдруг вы упа…

– Я же сказала, сама дойду. Почему вы не верите?

Мужчины переглянулись и умолкли, украдкой еще посматривая на явную причину моих затруднений. Что мы трое, что остальные очевидцы стычки прекрасно понимали, почему мне предлагают помощь, но озвучить не осмеливались.

Я подскочила к ним двоим.

– На деле вы просто видите во мне жалкую калеку, которая только и ждет вашей великодушной помощи. Признайтесь, вы же не обо мне, а о себе печетесь. Хотите порадоваться, что угодили своему Осулару.

Оба остолбенели – не только из-за того, что я осквернила их душевный порыв, но и потому, что наверняка еще не слышали таких дерзостей от женщины.

На лица незнакомцев вдруг набежала тень, а глаза сердито блеснули. Мужчины развернулись и, ворча себе под нос, зашагали прочь.

Когда толпа зевак разошлась, словно своды серых туч, я присела на лавку и порадовала себя пирожком с бобами из корзины. На душе сразу посветлело.

Пялиться на меня со временем перестали, но, проходя мимо, от жалостливых взглядов удержаться не могли. Спасибо хотя бы и на том, что лавку ни с кем не пришлось делить.

Совсем без чужого общества все же не обошлось – но не человеческого, а звериного. Не большая, не маленькая, золотисто-медового окраса собака таращилась на меня с высунутым языком, явно мечтая добраться до корзины.

Я ей улыбнулась и, взяв пирожок в зубы, принялась ее наглаживать и чесать подбородок, а она взамен начисто вылизала мне руку.

Откинувшись на спинку скамьи, я отрывала от пирожка тесто и бросала собаке.

– Ты ей вроде нравишься.

Я повернулась и увидела девчушку, которая на цыпочках выглядывала из-за спинки.

– Это моя собака. Ее зовут Дея.

Я опять перевела взгляд на Дею – та уже все проглотила и вновь высунула язык, требуя добавки.

– Как тебя зовут? – спросила девочка.

От такой детской простоты я почему-то растерялась.

– А тебя? – повернулась я.

Она нахмурилась и поджала губки в тонкую полоску.

– Я первая спросила!

Как это все-таки неожиданно и забавно. Я посмеялась.

– Ну хорошо. Я Нора.

– А я Донна, но для друзей – Шиш.

– Почему Шиш?

– Потому что я шиш когда от своего отступлю! – Она некрасиво осклабилась, демонстрируя панораму десен и растущий вкось зуб.

Я снова усмехнулась и отдала ей одну булку.

– Спасибо! – задорно воскликнула Донна и без приглашения села на скамью.

Она оторвала от булки кусок и скормила собаке – та с аппетитом заработала челюстями. Девочка заливисто захихикала. Она была в буром платье, чулках и перчатках, а волосы ей заплели в косички.

Донна повернулась ко мне.

– А что с тобой стряслось?

Ее краткость и прямота обезоруживали – но приятно, что она со мной не деликатничала.

– Несчастный случай.

– Какой?

Как странно было открываться той, кто не жалеет, не осуждает, а только интересуется.

– Я служила в армии…

– В армии?! Здо-о‑орово! – перебила она, уже позабыв о моей увечности. – А кем служила? А с акарами воевала? – Донна подползала все ближе и ближе.

– А то! Даже отрядом командовала, – заинтриговала я. Глаза у девочки загорелись от восторга и уважения. Это и мне самой придало сил воскресить в памяти прошлую жизнь.

– А сейчас ты служишь?

– Нет… уже нет. – Моя улыбка потускнела, медленно сходя с лица.

– Почему?

– Из-за увечий больше не могу сражаться.

– А вот мама говорит, что, если сильно-сильно чего-то хочешь, надо сильно-сильно постараться – и все получится. – Для пущей убедительности она стиснула кулачки и зажмурилась.

Я приободренно улыбнулась.

– И правда.

В глубине души я, впрочем, верила в это слабо. Мои проблемы превозмочь не так-то просто, но, надеюсь, она от своих начинаний и впрямь «шиш когда отступит».

На том Донна с собакой ушли. Пожалуй, пора и мне.

* * *

Дома отец с матерью встретили меня, как и ожидалось, с возмущением: как я могла уйти из дома без их ведома? Я напустила на себя пристыженный вид, стараясь не переиграть.

– Но отец! Я столько времени просидела взаперти! Мне нужно было подышать.

– Весь город только о тебе и судачит! Как ты выпрашивала подачки из-за своих увечий!

Я слегка завелась. Обиднее лжи было услышать намек на то, что меня всем жалко.

За последние несколько недель мать привязалась ко мне на почве дамских увлечений, поэтому наверняка постарается удержать дочь любой ценой.