После моей прошлой жизни возможность принимать ванну я исключительно ценила. Красные руны поверх выложенных плиткой стен нагревали баки с водой. Ночная сорочка сползла с моего тела, как сброшенная кожа, соскользнула по изгибам, вручая меня во власть пара, что обволок и скрыл мой изрезанный рубцами храм.
Я прошлась губкой по коже, очищая главное святилище, а затем достала спрятанную бритву и вместе с кровью выпустила из тела разъедающую ненависть к самой себе.
Истончаясь, она закручивалась в воде и утекала прочь из глаз, унося с собой опьяняющую тоску.
Где-то уже после обеда я устроилась с Каселудой в отдельной читальне, как вдруг из-за двери послышались переполошенные голоса.
– Постойте! Вам сюда нельзя!
– Где она? Где Далила?!
Меня моментально встряхнуло, и я бросилась в коридор.
– Я здесь! В чем дело?
За дверью мне предстала юная послушница – уже сестра, но еще не мать.
– Извините, мать Далила! Я как только ни пыталась его остановить, но он настойчиво требует вас, – на одном дыхании протараторила девица. Волнение и растерянность были налицо.
За ее спиной возвышался некто в благородных одеждах – ее яркие цвета померкли из-за грязных брызг и снега.
Он повернулся.
Этого лица мне не забыть никогда.
– Эрефиэль?
Я опустила глаза и увидела у него на руках женщину – мертвую, как показалось по застывшему выражению. Ночная рубашка придавала ей сходства с призрачной невестой, взгляд был устремлен в никуда.
Нору в этой несчастной я узнала не сразу.
– Что стряслось? – Я бросилась к юной сестре и нефилиму.
– Не знаю. Родители говорят, на нее напали в Басксине.
Я потрясенно округлила глаза.
– Горожане? Соседи?!
Он помотал головой. Его взвинченное состояние передавалось и мне.
– Кто-то чужой. Все было спланировано. Ее хотели покарать.
– Нора, слышишь меня?
Молчание. Я вопросительно посмотрела на Эрефиэля.
– Она в ступоре с тех пор, как ее нашли.
Я дотронулась до лба Норы.
– Да она ледяная! – И тут же повернулась к юной сестре позади себя. – Как твое имя?
Она слегка растерялась.
– Д… Джейн, – пролепетала бедняжка.
– Джейн, беги найди мать Маргарет. Скажи, что привезли девушку с переохлаждением. Пусть подойдет в перевязочную для прихожан в восточном крыле.
Джейн кивнула и, собравшись, как велело положение, умчалась за лекаршей.
– Я прежде хотел согреть ее у себя дома.
– Правильно сделали, что не стали. Могли бы только навредить.
Эрефиэль кивнул.
– Расскажите все, что знаете, – попросила я, устремляясь с ним по коридору.
В перевязочной был под рукой скромный набор врачебных инструментов. Несмотря на то что в дороге Эрефиэль закутал Нору в плащ, рубаха все равно промокла от растаявшего снега. Я разрезала ее, обнажая тело.
Эрефиэль сидел на стуле в углу, уставив глаза в стену, и вел свой рассказ.
Путь занял дольше ожидаемого: Нору пришлось закрепить в седле и скакать в Клерию осторожно. При взгляде на то, что осталось от ее тела, у меня все внутри переворачивалось. Левые руку и ногу отрезали чуть ниже локтя и колена, обожженных правых не было по плечо и бедро.
Лучше бы она испепеляла меня взглядом, думала я, лучше бы смотрела злобно, обреченно, тоскливо – хоть как-то, но неподвижные фарфоровые глаза таращились мимо, и от этого ныло сердце.
Изуродованная, нагая, с нимбом перепутанных каштановых волос вокруг головы и обнаженной небольшой грудью на некогда солдатском теле, Нора поневоле вызвала слезу.
– Кто же ее так?
Эрефиэль молчал, и молчание это красноречивее слов повествовало о его скорби. Наконец дверь распахнулась.
От увиденного мать Маргарет воззвала к Владыкам. Она явно не ожидала, что все так плохо. Быстро стряхнув оцепенение, старая монахиня выпроводила Джейн – та еще пыталась одним глазком уловить священную наготу Норы.
– Она вообще жива? – спросила мать Маргарет, отворачиваясь.
– Жива, но получила сильное переохлаждение.
Она кивнула и стала кутать Нору в свое личное покрывало. Несчастная и бровью не вела – лишь губы подрагивали, и то непроизвольно, из-за холода. Мать Маргарет четко определила причину ранений, заключив, что с другими увечьями они не связаны.
– До чего кошмарная участь постигла эту девушку. Молюсь, чтобы Владыки ее благословили и отныне берегли от зла, – причитала монахиня, накрывая лоб Норы теплой мокрой тряпицей.
Джейн вскоре вернулась с кружкой теплой воды и по чуть-чуть стала вливать ей в горло.
Через какое-то время нас с Эрефиэлем вызвали в кабинет матери Винри объясниться. Холодно его встретив, наставница не помедлила перейти к упрекам:
– Вам известно, что без сестринского приглашения входить в церковную обитель не позволяется? Тем более мужчине.
Мы с ним стояли у противоположного края стола, в знак уважения не смея сесть.
– Не сочтите за дерзость, мать Винри, но состояние Норы требовало действовать быстро. Я счел, что ради ее жизни правилами можно поступиться.
– Теперь вы у нас решаете, что можно и нельзя?! – хлопнула она кулаком по столу. – Честное слово, Эрефиэль, не будь вы сыном госпожи Имри и Белого Ястреба, я имела бы полное право отдать вас под стражу!
Нефилим сжал зубы, не давая себе ответить резкостью.