Одиннадцатый цикл

Я больше всего мечтала, чтобы мне зачлась забота о Норе; чтобы стало видно, как я самоотверженна и как раскаиваюсь за столь давнюю гибель Перри.

Именно поэтому я безропотно ее носила, опускала в теплую ванну и скребла кожу. Поэтому охотно меняла подгузник, когда ослабевший кишечник себя опорожнял.

Спустя месяц я впервые по-настоящему задумалась, суждено ли Норе к нам вернуться. Я с ней говорила, не зная, слышит ли.

В таких хлопотах и прошли четыре месяца – и все это время меня неотступно преследовало безмолвное тиканье часов, не давая угаснуть дремлющему, ждущему своей минуты страху.

Я посвящала Нору в самые свои глубокие тайны, не задумываясь, что будет, если она очнется.

Недвижимая, увечная, она лишь апатично таращилась на меня с подголовника и глотала с ложки бурую жижу, которая питала ее тело.

Чаще всего я сетовала о том, как скучаю по Ясмин. Со дня, когда меня здесь поселили, видеться с подругой удавалось редко, но при возможности она заглядывала и помогала.

Я поделилась с Норой тем, как ублажала себя на глазах у случайного зрителя. Не знаю, что и думать о матери Кандис, но в нашем ордене, как я слышала, она уже поднялась выше меня.

На что эти исповеди открыли мне глаза, так это на полное нежелание видеться с Люсией. Хорошо, что из-за хлопот некогда к ней ходить. Я рассказала Норе об увиденной сцене убийства и что думаю о знаниях матери Люсии.

Вряд ли, конечно, старой монахине хватит дерзости и сил на такое злодейство, но она чересчур доверяет своему ведьмовскому кругу, и от этого, увы, кровь невинных прольется еще не раз.

– Сообщить ли матери Винри? – спросила я Нору. Та по обыкновению в прострации смотрела в одну точку.

Оттого, как медленно смыкается пропасть между нами с Люсией, ныло сердце. Других ведьм, кроме нее, мне узнать не довелось, к тому же с первой минуты знакомства она окружала меня теплотой.

Тем больнее, что на последней встрече я проговорилась о Ясмин. Вряд ли наставница поверила, что ее тайна осталась тайной, – и это тревожило. А вдруг она мнит, что я выболтала все? Раскрыла существование ковена? Чем больше об этом думаешь, тем страшнее. Лучше заняться Норой.

* * *

Часто в одиночестве предаваясь думам, я гадала, как все-таки вытянуть Нору из тьмы. Тогда в ухо мне вползал гнусный голос и принимался вливать яд сомнений.

А вдруг я хочу вернуть Нору, просто чтобы не тяготиться ею? Хочу помочь не ей, а себе?

В душе бушевала борьба. Меня мучила потребность быть хорошей, но по ночам настигала горькая правда: лишь затем я стремлюсь пробудить Нору, чтобы хоть немного ощутить себя значимой, – а это уже само по себе корыстно.

Я противостояла своим демонам точно так же, как Нора: молча, стоически – и никто не слышал наших задавленных криков.

* * *

Сошел с улиц снег, и город высвобождался из власти зимы. Набирала силу первая весенняя оттепель; новый год и новая жизнь были в разгаре.

Я заказала для Норы кресло-каталку, которую доставили через неделю. Каркас сиденья был сделан из витого железа и резного дуба, а колеса и спицы – из дерева, лакированного и начищенного до блеска.

Усадив Нору в каталку, я решила свозить ее в Малый район. Платье для нее я заказала вместе с креслом. Свободного кроя, темно-охряного цвета, оно смотрелось просто и скромно. Рукава я закатала и приколола, чтобы не болтались, а подол платья подвязала к сиденью вместе с самим телом.

На улицах нас преследовал шепот. Прохожие тыкали пальцем в отрешенную Нору и слезно качали головой. Никого не замечая, я, как истинная монахиня в белом, безропотно катила свою подопечную по дороге – и никак не ожидала, что кто-то захочет подойти с благодарностью и похвалить за безмерные доброту и милосердие, раз я не бросаю в горе эту искалеченную душу.

Людям было невдомек, какая боль гложет ее сердце. Нора не отвечала никому, и я лгала, что она просто не в духе, обижаться не стоит.

Дважды пришлось упорно отказываться от протянутых нам монет.

Столь лестные слова, что мне расточали, поневоле должны окрылить, умаслить душу, но на деле мне было исключительно гадко. Я заглянула той, кого считала подругой, в лицо, и мне стало от себя тошно. Я не гуляла с Норой, а корыстно хвасталась ею всему городу.

* * *

Мы добрались до Малого района. Еле-еле одолев непроходимое нутро военного здания, я занесла Нору по лестнице и посадила у стены, а затем втащила наверх и коляску. Было трудно, но на последних ступеньках мне подоспел на помощь солдат.

Пыжась от натуги, я протолкала коляску по грязи в сад, где обучали новобранцев, и остановилась в тени на веранде. Вдруг, думала я, дух сражения, что одушевлял Нору в прошлой жизни, ее всколыхнет?

Куда там.

Почти час мы наблюдали, как бойцы с криками на устах скрещивают клинки и отражают удары щитами. Я наклонилась к Норе, но даже тогда ее глаза, казалось, почти не улавливали происходящего.

– Нора, не знаю, слышишь ли, но я надеялась, звон мечей вернет тебя к жизни.

Ни-че-го.

Мы посидели еще. Ее атрофированное неподвижное тело было пристегнуто к креслу и укрыто полумраком веранды.