Одиночество дипломата

Как Черчилль в своей стране, Буллит казался одиноким борцом с ветряными мельницами. В дни, предшествующие мюнхенскому сговору, Билл призывал Рузвельта к созыву новой Гаагской конференции. Президент отреагировал по-своему: он отправил личное послание Гитлеру и Муссолини, предлагая двум диктаторам пообещать миру не прибегать к новой агрессии «в течение 10 или даже 25 лет». Гитлер никак не откликнулся на диковинное заморское послание. Муссолини вначале отказался читать этот документ, а затем прочел и рассмеялся: «Вот вам и результат детского паралича».

«Странная война»

Пик дипломатической активности Уильяма Буллита приходится на 1939 год. На стол президента и его ближайших помощников в госдепартаменте из посольства в Париже поступал непрерывный поток информации о ходе тройственных англо-франко-советских переговоров. Билл поддерживал постоянный контакт с английским послом в Париже Фиппсом и послом Франции в Великобритании Корбэном. Трудно переоценить заслуги Буллита в том, что американская администрация была полностью в курсе циничного флирта Лондона, Парижа и Москвы.

В мае 1939 года произошли два знаковых события. Старый партнер Буллита Максим Литвинов, антифашист (и — немаловажно — еврей), сторонник «возрождения Антанты», был снят с должности наркома иностранных дел. Советское дипломатическое ведомство возглавил «твердокаменный» Вячеслав Молотов, который по приказу Сталина провел зачистку наркомата от «людей Литвинова» (все пять заместителей наркома были репрессированы). Для Гитлера это был сигнал о смене кремлевских декораций.

В том же месяце Палата представителей Конгресса США приступила к обсуждению поправок к Закону о нейтралитете. Суть предлагаемых изменений заключалась в предоставлении большей свободы Англии и Франции в закупках американского вооружения. Законодатели поправки отвергли, чему немало порадовались в Берлине. В июле Буллит телеграфировал госсекретарю Халлу, что провал поправок в Конгрессе увеличивает шансы гитлеровской агрессии в конце лета.

23 августа 1939 года в Москве был подписан договор между Германией и СССР, известный как пакт Молотова-Риббентропа. Скорые переговоры и подписание договора закончились ночным банкетом, на котором Сталин поднял тост «за фюрера немецкого народа». В спешке в Москве не могли найти нацистские флаги со свастикой, которые отыскались лишь в одном месте — в реквизиторском цеху «Мосфильма», где до этого снимались антифашистские ленты. Молотов в речи на сессии Верховного Совета СССР произнес: «23 августа следует рассматривать как дату великой исторической важности. Это поворотный пункт в истории Европы и не только Европы».

Обе стороны пожертвовали мнением потенциальных союзников. Гитлеру пришлось умасливать обиженного Муссолини, а японское правительство даже заявило Берлину протест. В свою очередь Сталин без сожаления «свернул шарманку» (слова вождя) с англо-французскими переговорщиками. В московском пакте отсутствовал пункт, отменяющий его действие в случае, если одна из сторон совершит агрессию (ранее в советских договорах такого рода пункт присутствовал непременно). СССР гарантировал Германии нейтралитет как в случае оборонительных, так и агрессивных действий. Таким образом, пакт отменял все договора, ранее заключенные Кремлем с противниками Германии. Адольф Гитлер с большим интересом рассматривал привезенные Риббентропом фотографии, пытаясь по форме мочек ушей Сталина определить наличие у того семитской крови.

Еще семь дней постверсальская Европа жила в мире. Политики обсуждали неожиданный ход нацистов и коммунистов, журналисты делали глубокомысленные прогнозы. Советские газеты писали о победах Жукова над японскими милитаристами и о кровожадных польских панах, готовящихся к походу на Берлин. В три часа утра 1 сентября президент США был разбужен телефонным звонком из Парижа. Буллит сообщил, что Гитлер атаковал Польшу. В этот день газета «Правда» писала, что договор Советского Союза с Германией «соответствует интересам всех народов, интересам всеобщего мира».

Рузвельт направил 1 сентября послание немецкому руководству с призывом вести войну упорядоченным способом, щадя мирное население. В Вашингтоне пока не верили, что польско-германский конфликт перерастет в мировую войну. На следующий день, 2 сентября, Уильям Буллит в донесении государственному секретарю Халлу сказал, что в случае падения Польши фашистская Германия сможет затем атаковать Францию и Англию «с самыми большими шансами на успех». 3 сентября, выполняя союзнические обязательства, Лондон и Париж объявили войну Гитлеру, но в конфликт в очередной раз не вмешались.