Одиночество дипломата

О принципах посла свидетельствует следующий факт. Вернувшись в очередной отпуск в 1939 году в Филадельфию и уже зная о приближающейся войне, Билл встретился с младшим братом Орвиллом и попросил его продать принадлежавшие ему акции двух авиазаводов: «Я считаю, что находясь на государственной службе, не имею право иметь интересы в компаниях, производящих вооружение или работающих на войну».

28 сентября 1939 года в Москве был подписан Договор о дружбе и границе между Германией и СССР (с новыми секретными протоколами). «Для дружбы нет границ» — популярный каламбур приобретал зловещий смысл: СССР досталось более половины территории Польши. В телеграмме Гитлеру Сталин сказал о советско-германской «дружбе, скрепленной кровью». Немецкую делегацию по традиции развлекали «Лебединым озером» — волшебной сказкой о борьбе сил добра и зла.

Рейхсминистр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп оставил мемуарные записи о банкете с кремлевской верхушкой, столь напоминавшим «обхаживания» Буллита за шесть лет до войны. «Члены Политбюро, которые нас ожидали и о которых у нас говорилось так много фантастического, меня приятно обескуражили; во всяком случае я и мои сотрудники провели с ними вечер в весьма гармоничной обстановке», — вспоминал посланец Гитлера. Вновь была бесконечная вереница тостов от Ворошилова и Молотова, а сам хозяин Кремля, которому подливали не русскую водку, а вино, демонстрировал знаки особого расположения. Риббентроп писал: «Данцигский гауляйтер, сопровождавший меня в этой поездке, во время обратного полета даже сказал: порой он чувствовал себя просто „среди своих старых товарищей по партии“».

Радио и газеты Москвы и Берлина разъясняли общность устремлений двух «дружественных держав»: противостояние капиталистическим плутократиям Запада. В день подписания договора о дружбе Риббентроп увидел, «как прибалтийские министры с побледневшими лицами покидали Кремль»: Сталин навязал Эстонии, Латвии и Литве договоры о вводе «ограниченного контингента» советских войск. Молотов выступил с трибуны Верховного Совета: «Германия находится в положении государства, стремящемуся к скорейшему окончанию войны и к миру… Не только бессмысленно, но и преступно вести такую войну, как война за „уничтожение гитлеризма“, прикрываясь фальшивым флагом борьбы за „демократию“» (немецкие самолеты позднее разбрасывали над Парижем листовки с речью Молотова). 30 ноября 1939 года Сталин лично подвел итог произошедшего в передовице «Правды»: «Англия и Франция напали на Германию, взяв на себя ответственность за нынешнюю войну».

В ситуации европейского коллапса Уильям Буллит сделал собственное заключение: над Францией уже нависла смертельная опасность, о чем он продолжал упорно сообщать в Вашингтон. В госдепартаменте США никто не собирался всерьез прислушиваться к «паническим настроениям» посла. Соединенные Штаты уповали на свой нейтралитет, а вашингтонские аналитики считали падение Франции маловероятным. Мощнейшая в военном отношении европейская держава, Франция была надежно защищена от германской агрессии знаменитой линией Мажино, великолепной системой фортификаций, протянувшейся от швейцарской границы до Люксембурга и считавшейся образцом военно-инженерной мысли. Кроме того, на северном фланге Франции развернулся двухсоттысячный английский экспедиционный корпус.

Объявленная в Париже война не сопровождалась военными действиями. Все ждали бомбежек, наступления или отступления, но на фронте ничего не происходило. Французы удивлялись: drole de guerre — «странная война». Морис Шевалье пел песенку «Париж остается Парижем». Газеты писали о новой моде: дамские шляпки, похожие на военные пилотки. В витринах были выставлены броши-танки и серьги-самолеты. У Парижа никогда не было календаря: здесь круглый год на ручных тележках цвели цветы.

Во время штурма Варшавы спецподразделение СС захватило архив польского МИДа. В марте 1940 года некоторые из его секретных документов были опубликованы в нацистской «Белой книге» в Берлине и нескольких европейских столицах. Из дипломатической переписки, в частности, из донесений польского посланника в США графа Е. Потоцкого, следовало, что Буллит подталкивал Лондон и Париж выступить на стороне Польши и объявить Германии войну. Граф Потоцкий сообщал из Вашингтона в ноябре 1938 года: «О Германии и канцлере Гитлере он (Буллит — Л. С.) высказался с крайней резкостью и огромной ненавистью. Говорил, что только силой, в конечном счете войной можно положить в будущем конец безумной экспансии Германии».