Одиночество дипломата

Главная нацистская газета «Фолькишер беобахтер» опубликовала факсимильные репродукции с оригинала донесения польского посла в Париже Ю. Лукашевича. В феврале 1939 года дипломат сообщал в Варшаву, что, по мнению Буллита, США откажутся от политики изоляционизма и выступят на стороне Англии и Франции. Назвав Буллита «поджигателем войны», фашистская газета привела его слова, сказанные польскому дипломату: «Если война разразится, мы наверняка не примем в ней участия с самого начала, но мы ее закончим». Белому дому пришлось срочно открещиваться от этих неприятных документов. Рузвельт всерьез опасался, что при первом же внешнеполитическом осложнении внутри страны активизируются силы, которые свалили Вудро Вильсона в 1919 году.

В декабре 1939 года Уильям Буллит отправил Рузвельту одно из самых точных своих предсказаний. Посол считал, что Германия нападет на Францию весной следующего года и что удар будет нанесен через нейтральную Бельгию и Голландию, то есть в обход укрепленной линии Мажино. Буллит вновь просил президента «учетверить» американское военное производство и поставки союзникам, ибо для спасения Франции в первую очередь «необходимо не менее десяти тысяч самолетов». Рузвельт в ответ напомнил Буллиту, что самолеты «не входят в обязанности посла».

На берегах тихого Потомака придерживались собственного мнения о ходе европейской истории. Здесь активно изучали сообщения об имевших место разногласиях между Гитлером и его генералами, о росте недовольства в Германии, о трудностях с сырьем и особенно с нефтью. Определенные надежды возлагались на уход Гитлера и приход «прагматичного» Геринга. Рузвельт отверг очередную идею Буллита о продаже французам нескольких миноносцев через подставные фирмы в Латинской Америке. На полях донесения из американского посольства в Париже некий джентльмен из госдепартамента вновь оставил запись: «Никто всерьез не воспринимает мнение мистера Буллита». Именно в те дни заместитель госсекретаря Дин Ачесон сказал, что «Бог опекает детей, пьяниц и Соединенные Штаты».

В нейтральной Финляндии, тем временем, готовились к проведению XII летних Олимпийских игр 1940 года. В Хельсинки успели возвести олимпийскую деревню и отчеканить полный комплект медалей и памятных значков. 28 ноября 1939 года Уильям Буллит телеграфировал госсекретарю Халлу, что Советский Союз в ближайшие дни нападет на Финляндию. Халл тут же отправил телеграммы в Москву и Хельсинки с предложением посредничества в «территориальном споре». Правительство Финляндии немедленно приняло американское предложение. На следующий день войска Ленинградского военного округа перешли в массированное наступление на Карельском перешейке.

Реакция Белого дома на сталинскую агрессию выразилась в «моральном эмбарго»: отказе продавать Советам продукцию авиазаводов. Англия и Франция ограничились поставками финнам устаревшего вооружения. Передовица «Правды» отмечала: «Все честные сыновья и дочери Англии, Франции и Америки клеймят позором подлую банду — от римского папы до лондонских лавочников, поднявших весь этот дикий вой по поводу благородной помощи, которую Красная Армия оказывает финскому народу, борющемуся против его угнетателей».

Маленькая «страна Суоми» («финская козявка», как писала газета «Правда») отказалась стать подарком к шестидесятилетию товарища Сталина. Счет убитых, замерзших в карельских болотах и сосланных в Гулаг красноармейцев перевалил за сто тысяч. В армии восстановили дисциплинарные (штрафные) части, упраздненные в 1934 году. Краслеты («красные летчики») бомбили Хельсинки, Котку и Выборг — Молотов утверждал, что советская авиация сбрасывает финнам корзины с хлебом. Билл Буллит решил, что настало время вернуть Сталину его «кремлевский поцелуй».

Посол нейтральных Соединенных Штатов встретился в частном порядке с Генеральным секретарем Лиги Наций Жозефом Авенолем. Встреча происходила в парижском ресторане, славившимся своими устрицами. «По крайней мере, еда была превосходна», — сообщил Буллит Рузвельту 19 декабря. Билл писал президенту: «Авеноль был совершенно убит и говорил, что Лига не способна ни на какие действия. Я сказал ему, что если он согласен поднять вопрос об исключении Советского Союза из Лиги Наций, то я через два часа предприму все необходимые действия. Авеноль излучал мрачный скепсис, но по крайней мере заинтересовался идеей».