Одиночество контактного человека. Дневники 1953–1998 годов

Услышать, что Зощенко – гений, было настолько странно, что приятели переглянулись. Чуть ли не захихикали. Больно значительна амплитуда. Недавно писателя называли «пошляком и подонком»[891], а теперь выходило, что его место рядом с Гоголем.

Путь к Зощенко оказался длинным. Когда отцу вспомнился вопрос Хазину, он уже думал иначе. Правда, сомнение вызывало то, что это скоро поймут все: «А лет через десять, двадцать там будет много цветов» (запись 20.5.65). Характерны эти: «десять, двадцать». Столько лет ждут справедливости. Бывает, что одной жизни может оказаться мало.

Об устройстве советской литературы отец узнал во время врачебной практики на корабле «Коммуна». Наверное, ему не стоило высовываться. Все, что случилось после публикации его сатир в стенгазете, напоминало реакцию литначальника. Правда, в редакциях не дрались, а использовали способы поизощренней.

Вы только вчитайтесь в слова старшины: «То, что они нас уели, я на них не в обиде… а вот как ты, редактор, это пропустил» (запись от 14.7.55). Значит, думай как хочешь, но не печатай. Еще лучше – не доверяй бумаге. Ведь все написанное может стать достоянием других.

Вроде каждое слово на месте, а ведь это чистый абсурд! Похожий пример можно увидеть в речах литературоведа Плоткина: «Был у Пановой[892] в номере в Комарово, – говорит он. – Над кроватью – иконка и теплится лампадка. Видимо, это ощущение приближающейся смерти… А муж – еврей!» (запись от 8.10.68).

Так же Плоткин сочинял свои книги. Во всем находил самый простой ответ. Нынешняя задача тоже решалась легко. Иконка? Значит, боится смерти. С верой разобрались, а тут еще муж. Как бы вписать его в общую картину, но не получается.

Многое скрыто за этими «А…» и восклицательным знаком. Например, то, что муж Пановой Давид Дар был фигурой самостоятельной. Вечный спорщик, покровитель неизвестных талантов. В президиуме его не представить, а среди «дворников и сторожей»[893] он был совершенно свой.

Этой записи предшествует такая мысль: «Люди религиозны, хотят они этого или нет. Без веры во что-то высшее ничего не выходит». Видно, это говорилось к тому, что Плоткин не понял главного. Мир скрепляют не причинно-следственные связи. Вот же он сам убедился: создал понятную схему и сразу увидел просчет.

Разное произошло между текстом о стенгазете и текстом о Пановой. Сперва отец ничем не отличался от сверстников, а затем стал преодолевать свою зашоренность. Значит, прокрустово ложе стало его тяготить. Так чувствовали далеко не все. Общее настроение было такое: пусть кому-то тесно, а нам в самый раз.

Даже телевидение «входило в цвет» – первая в СССР цветная телепередача состоялась в шестьдесят седьмом году. При этом мышление большинства оставалось «черно-белым». Об этом свидетельствуют записанные отцом разговоры.

Как животные пользуются одинаковыми звуками, так эти люди обмениваются похожими фразами. Вот комиссар милиции Соловьев[894], человек бывалый и, безусловно, интересный. Правда, Сталин у него – победитель, Солженицын – предатель, китайцы – молодцы (запись от 17.3.63). Наверное, лет десять назад отец бы с чем-то согласился, но сейчас для него многое прояснилось. Он понял, что чем решение проще, тем оно ошибочней.

Именно здесь истоки размежевания. С одной стороны те, кто ограничивался программой «Время», а с другой те, кто пару раз в день приникал к западным «голосам». Последним приходилось непросто: казалось, внутри приемника борются могучие силы. Советская власть транслировала шумы, скрипы и шелесты, а через них пробивалось свободное слово.

О связи между приемником и тогдашним интеллигентом говорит такой случай. Дело происходило в шестидесятые годы в центре Ленинграда. Отец прогуливался с Фредом Скаковским. Тут к ним подходит мальчик и спрашивает: «Дяденьки, который час?»

В те времена собственные часы были редкостью. Следовало хотя бы окончить школу, чтобы иметь право на такую роскошь.

В этот момент приятели активно беседовали. Так что Скаковский ответил не только ему, но и себе. Он взглянул на циферблат и сказал: «Через пятнадцать минут „Би-би-си“».

Вряд ли мальчик получил нужный ответ. Если, конечно, его отец тоже не существовал в зависимости от расписания передач.

Так они жили. Что-то приходило через радио. Ну и те книжки, что доставались на ночь-на две, тоже воздействовали. Когда это перемешивалось с врачебным опытом, то многое виделось иначе.

Эврика! «…раз общество – это сумма людей, то его болезнь – суть болезнь человека» (запись от 6.4.71). Затем появляется мысль о диагнозе, описанном в учебнике психиатрии. Там говорилось, что слабоумию часто сопутствует самодовольство (запись от 28.4.71).

Предположим, тебе это открылось. Дальше есть две возможности. Соглашаешься с тем, что сопротивление бесполезно, и сдаешься на волю обстоятельств. Или считаешь, что процесс важнее всего. Дело не в препятствиях, а в том, что ты их преодолеваешь.