Одиночество контактного человека. Дневники 1953–1998 годов

16.8.68. Бездумно. Ничего не вижу, никого не понимаю. Отдых как-то нивелирует человека. Все ходят спокойные, отрешенные от дел, мягкие. Писатель бежит по Астрахани за консервами – ему завидует председатель исполкома[964]. Сильные личности, революционеры и контрики – все становятся массой. Вот что значит на убой кормить, возить, поить, развлекать – это же вариант животной жизни, когда тебя превращают в гуся первой категории.

Себя проявить можно только в столовой. Повариха обварила лицо – все только вздохнули. У врача мелькнула мысль: хорошо, что я не назвался, я не знал бы, что делать в этом случае.

Когда-то у меня был сюжет про отдыхающего. Нужно вспомнить. Но здесь я заметил за собой одно: начали зарядку, неудобно прыгать, как мальчишке… Напрягаюсь, а кто-то скачет. Потом играю в преферанс. Но еще хожу по городу. В конце концов, не иду в Астрахани в музей. И лишь вечером узнаю краем уха, что там прекрасная выставка Кустодиева. Астраханский Кремль – Шагал, Фальк, Кончаловский, потрясающий Врубель («Стрекоза»). А Левитан – кувшинки, озеро! Грусти, грусти-то сколько!

Вот, оказывается, и сюжет. А я думал – все впустую идет. Нет, кое-что откладывается.

Сегодня начался подъем по Волге. Много песка по берегам. Небогатая растительность, чахлый кустарник. Иногда возникают церкви. Они всегда неожиданны, но – боже! – как необходимы. В Кадницах стоит, как обычно на взгорье, и удивительная красота возникает – «мир красотой спасется» (Достоевский.) Вот же думали с религией бороться, а оказывается, красоту загубили! Теперь все восстанавливают. Россия! Варварство (это уже мысли еще одного моего героя, профессора-медика. Он все бурчит, недоволен.

Он говорит:

– Об антирелигиозной пропаганде думали, а эстетику забыли… Эстетику не учли…)

…Пока пишу, меняется ландшафт. Отлогий берег. Туристские палатки. Натянули тент и что-то там делают. Зависть. Уехать бы так, жить вольно, бурно, свободно. Знает, что так не будет.

…Берег обрывистый, точно срезан бритвой, и голое мясо слоистого песка. И опять палатки. Только не зеленые, а красные. Кто там? Отчего красная? Наверное, кто-то молодой. Может, юноша и девушка. И они вдвоем всюду. Он приносит рыбу. А может, вместе ловят. Жена (героя моего) способна поймать рыбу.

Поглядел на нее. Она говорит с профессорской женой: «У нас второй класс». Этот второй класс ее оскорбляет. Она оправдывается:

– Знаете, согласны были на любое. Отдыхаем раз в году. Кошмарное напряжение…

Он думает: нет, напряжения никакого, наоборот – безделье.

…Волга мутная, день дождливый – это располагает к раздумьям. Жена раздражает его. Она неспособна завести знакомство. Черт знает, как он женился, что ему могло в ней понравиться.

…Радио. Лотерея беспроигрышная. Культурник – Фантомас. Хрипловатый голос. Один глаз широко раскрыт, другой прищурен… Одет в шорты, курточку зеленого цвета. Ножки и ручки худые, а лет сорок. Ему это нравится. Он вроде бы счастлив. Это не очень понятно, но легко отбрасывается, – значит, такое имеет по заслугам. Герой выше этого человека. Где-то презирает его.

Опять меняется ландшафт. Какой-то фантастический мир. Зеленый берег. Все оттенки зеленого. От салатного до буро-зеленого…

Стога сена. И желтеющее поле – хлеба, наверное. Только что в августе может поспевать?

22.8.68. Кончается путешествие. Последние три дня – и Питер. Событий в мире тьма. Наши вошли в Чехословакию, а комментарии к этому в газетах.

Возможно, подозреваю, новое – и какое! – завинчивание гаек в литературе. Сегодня – постановление по журналу «Театр». Думаю, печататься мне не удастся еще очень долго, нужен оптимизм в литературе, а с этим у меня худо.

Вдруг подумал, что зря все время пытаюсь жить мгновением. Не бабочка же человек, дольше его жизнь, значит, нужно ему жить достойно, делать свое дело – и тогда придет, придет его день.

8.10.68. Рассказ «Посвящается Тоне» вышел в дни нашего переезда в новую квартиру. Мы страшно обрадовались – вот весточка свыше, что теперь повезет.

Люди религиозны, хотят они этого или нет. Без веры во что-то высшее ничего не выходит.

Плоткин сказал: «Был у Пановой в номере в Комарово. Над кроватью – иконка и теплится лампадка. Видимо, это ощущение приближающейся смерти… А муж – еврей!»

24.11.68. Пугает, что за душой нет крепкого сюжета – такого, что сможет поднять меня в собственных глазах. Что это – исписался? Или защитная реакция организма, возможность собраться с силами, чтобы закончить роман?

Не знаю, теряюсь, а главное – ущемлен и напуган будущим… Татарский[965] уже готов писать пьесу о Ленине… Неужели и я тоже сломаюсь перед трудностями и неудачей?

Иногда меня заносит в хвастливость, иногда – в раскаяние и жалобы. Все это – результат неспокойства.

Р. Зернова[966] сказала:

– Это хорошо – неудачи.

Я согласился. Но это хорошо, когда они уже миновали, когда это – воспоминание…