Одиночество контактного человека. Дневники 1953–1998 годов

12.6.70. Масса бытовых событий. Мама переезжает на новую квартиру. То, что было связано с папой, уходит в небытие. Я только сейчас понял, что должен проститься с тем уголком. Зайти, что ли. Так и вижу папу всюду, в любой комнате – то у приемника в детской, между стареньким моим письменным столом и книжным шкафом. «Шикарным» его считали, так как в то время, когда его покупали, таким он и был. Иного было не достать. Папа слушает радио. Приник ухом к матерчатому покрову старого, но верного приемника.

Как не хотелось ему расставаться с вещами – это де едино все.

Или в столовой его вижу, за столом. Он ел быстро, с ножа иногда, и все же не противно. Умел хорошо поесть и был благодарен маме.

А в спальне он любил поваляться. Там стояла тахта. Он забирался на нее и храпел.

И вот – конец. Отрезается прошлое, рубят мой вишневый сад. Грустно! Теперь редко грущу, но все же грущу. Время берет свое, но пустота невосполнимой так и остается.

Сколько ушло близких людей с ним, расчистилось поле!

И на дом этот буду смотреть как на свой склеп.

28.12.70. Сюжет: была семья. Дети выросли, разъехались. Муж умер. Обменяла с выгодой. Ремонт сделали ей в новой квартире. Пригласили на новоселье.

Она – старая женщина – здесь чужая совсем. Это уже не ее. Холодно – пусто. Узнает следы прошлого, но нет, нет его… А новые гости принимают ее за домработницу, командуют…

19.3.71. Сюжет из последнего дежурства.

Были у двух стариков. Какой ужас – инфаркт! – это же как гром, когда любишь.

Бездуховные фельдшера. Громкие разговоры. Один из них читает книги о буддизме – о доброте без цели.

Все делается как нужно, только чуть грубее…

«Да, – решительно, – это инфаркт».

Ужас.

– Мы же одни, я одна. Никого у меня нет.

А шоферу хочется есть. Он торопит. Медсестра в приемном покое занята.

– Такси? Нет, нельзя. Телефон рабочий.

Потом она идет с большим тюком. Падают вещи.

– Возьмем? Поедем мимо метро?

– Ну ее, дойдет. Мы, когда отца везли, и веревку взяли, и мешок. Думать нужно.

А он – врач – ничего не сказал. Только тоска, боль и обида на себя, что не сумел иначе.

Сюжет. О художнике (таким был Пьер Боннар), который считал, что нет картины законченной, все нужно исправлять. Он проникает в музеи и портит свои вещи…

6.4.71. Поглядываю в Бурсова[977]. В первой части, гл. 1, он цитирует Достоевского: «Болезнь и болезненное настроение лежат в корне нашего общества».

Я – врач. Думаю, что и то нежелание видеть, слышать, общественная глухота у многих, неадекватная приподнятость, оптимизм, не равный действительности (а иногда и при кровоточащих ранах), есть тоже болезнь. Хочу спросить у психиатров. Они должны знать это.

Думаю, что раз общество – это сумма людей, то его болезнь – суть болезнь человека.

10.4.71. Сюжет. Писатель знакомится с женщиной, одинокой, ищущей общения. Она устраивает вернисаж, хватается за людей искусства. Он говорит:

– Если вам хочется рассказать о себе – приезжайте.

Та приезжает, надеясь, что это начало дружбы. Он расспрашивает ее, «расстреливает» вопросами и отправляет домой, даже не напоив чаем.

Отвращение приходит позже.

28.4.71. Диагноз из учебника психиатрии.

«Маниакальная форма прогрессивного паралича характеризуется тем, что на фоне слабоумия наблюдается двигательное возбуждение, веселое беспечное настроение. Больные испытывают чувство выраженного самодовольства, блаженства и умиления. Высказывают идеи нелепого абсурдного утверждения собственного достоинства, величия, заявляют, что они обладают колоссальной властью, несметными богатствами. Так в одно и то же время больной может быть главным врачом, самым лучшим сталеваром и кузнецом города, крупным военачальником и влиятельным духовным лицом».

17.6.71. Задумал, а вернее – увидел рассказ на выставке Ван-Гога. Мальчик в семье кандидата наук – инженера. Папа достигает всего трудом и прилежанием. Мальчик с обостренным зрением. Он не сосредоточен, эмоционален. Он рисует ярко, внезапно, живописно. Папаня испуган… Все не так! И гора не та – очень зеленая, деревья синие, лицо красное… Папаня идет к врачу. К невропатологу.

– Да, мальчик нервный. Он плохо спит, вздрагивает.

И ему назначают таблетки.

Отец доволен – ребенок обычен[978].

21.10.71. Разговор с водителем.

– Я вот на такой машинке работал, двадцать тонн с прицепом.

– И сколько выходило?

– 700–800.

– ?

– В Кириши сгоняешь, – туда двадцатка и назад. А потом дальние рейсы. Весь юг объездил. Туда что-то везешь, назад или порожняком или яблоками нагрузишься… Заплатишь колхозу по сорок копеек, а здесь уже Коопторг по 60 берет. 1000 рублей в кармане. Так и рассчитываешь, что рублей 200 на дорогу, да 100–150 на ГАИ. Они особенно около Киева стоят на каждом километре. Разменяешь по пятерке, по трешке да по десятке, и как он остановил, так смотришь по взгляду. У меня здесь все лежит наготове. А они уж так – на этом посту возьмет и на другой сообщает: едет, мол.