Одиночество Мередит

Лист бумаги тоже был кремовый и плотный. Я сразу поняла, что это четыре японских иероглифа, но понятия не имела, что они означают. Сидела и смотрела на жирные черные линии, удивляясь, почему непонятные символы вызывают у меня столько эмоций. Потом перевернула лист и в правом нижнем углу обнаружила именно то, чего ожидала: заглавную букву «С».

С помощью «Гугла» я довольно быстро выяснила смысл адресованного мне послания. Уж что-что, а навыки поиска информации в интернете за три года в роли хикикомори я довела почти до совершенства.

В Японии иероглифы кандзи, обозначающие четыре знаковых дерева, цветущие весной (вишню, сливу, персик и абрикос), образуют понятие «убайтори». В японской философии оно означает умение никогда не сравнивать себя с другими, а признавать ценность собственного уникального характера.

Я отправила Селесте сообщение: «ты лучшая» и получила в ответ смайлик c поцелуем. Потом села за стол, налила себе чаю с мятой и стала рассматривать иероглифы. В какой-то момент небо чуть посветлело, на кремовой бумаге появился крошечный островок солнечного света, и каллиграфия Селесты заблестела еще ярче.

День 1434 Суббота, 22 июня 2019

— Ты занята? — Фи сразу перешла к делу.

— Только что вернулась из магазина.

— Здорово. Ты там уже постоянный покупатель.

— Вообще-то все идет довольно медленно, — призналась я.

— Эй, я шучу. Ты отлично справляешься. Ты мой герой.

— Да ладно, хватит уже, — сказала я, хотя мне было очень приятно это слышать.

— Можно приехать? — Ее голос звучал серьезно.

— Прямо сейчас?

— Я еду. — Она повесила трубку.

На то, чтобы добраться до меня, у нее ушло всего двадцать минут, но мне показалось, что прошло несколько часов. В ожидании я мыла пол на кухне, размашисто двигая шваброй.

— Ты тренировалась? — спросила она, когда я открыла дверь.

Я потрогала щеку — теплая и липкая.

— Просто наводила порядок.

— Ради меня не стоило.

— Это не ради тебя.

Я прошла следом за ней на кухню, забыв предупредить, а когда вспомнила, было уже слишком поздно — на свежевымытой поверхности остались следы от ее кроссовок.

— Как тебе живется у Ширли? — спросила я.

— Нормально. Немного тесновато, но я уже подыскиваю себе жилье. Я не виделась с мамой несколько недель, — сообщила она, как только я отвернулась вылить грязную воду в раковину.

— Понятно.

— Я просто хотела, чтобы ты знала.

— Понятно.

— Она очень недовольна. Часто звонит.

— Меня это не касается.

Фи пожала плечами:

— Ладно. Вообще-то я здесь не поэтому.

— Нет? — Я повернулась к ней.

Она достала из кармана коричневый конверт.

— Пару месяцев назад мать попросила меня продать кое-что из ее барахла в интернете. Коробки с каким-то хламом, который она хранила годами. Так вот, вчера вечером я наконец начала их просматривать. — Ее глаза вспыхнули. — И нашла вот это.

Я ощутила прилив жара к голове и напомнила себе, что это просто волнение. Смотрела на сестру, пытаясь понять, хорошая у нее новость или плохая. Она кивнула мне.

В конверте лежала маленькая газетная вырезка, пожелтевшая от времени. Всего четыре строки в черной рамке:

Майкл Янг, 36 лет, из Глазго,

скончался у себя дома 12 августа 1993 года.

У него остались дочери Фиона (16 лет) и Мередит (14 лет).

Отпевание состоится в 14:00 в часовне Блэкстоуна в четверг 19 августа.

Только для членов семьи. Цветы просьба не приносить.

Я начала плакать о человеке, которого никогда не знала. Фиона вышла из комнаты и вернулась с отмотанным куском туалетной бумаги. Я уткнулась в него носом и продолжала рыдать.

— Такой молодой, — наконец у меня получилось что-то произнести.

— Да.

— Майкл. Его звали Майкл. Какое хорошее имя. Красивое.

— Мередит, возможно, он не был хорошим человеком. Мы ничего о нем не знаем.

— Я знаю, — резко заявила я.

Я смотрела на небольшой клочок бумаги, на котором было скромно напечатано имя моего отца. Фиона права. Придумывать приукрашенную историю — наивно.

— Мне хочется верить, что он был хорошим, — сказала Фиона. — Но все, что мы о нем знаем, — это то, что его никогда не было рядом. Он так и не вернулся за нами.

— У нас есть родные, которых мы никогда не видели, — напомнила я, не желая признавать ее правоту. — Помнишь тетю Анну?

— Помню. Милая женщина. Но я не уверена, что хочу примерить на себя роль ее племянницы. Поздновато, мне кажется.

Я тоже не была уверена, что хочу этого, но сама возможность казалась приятной.

— Ты же понимаешь, что есть только один способ узнать, где эти люди и как он умер?

Она кивнула.

— Я ей звонила. Она только злится.

— Может, пришла пора и нам разозлиться.

— Или забыть об этом.

— Я сорок лет только и делаю, что обо всем забываю. — Мне вспомнились слова Дианы о способности управлять своей жизнью. — Я хочу о нем узнать.

— Есть всякие сайты, можем поискать записи. Поиграть в детективов. Ты же всегда мечтала стать Нэнси Дрю.

Я рассмеялась:

— Да, было такое.