Карл тащит Хенрика за собой вглубь зала и насильно усаживает в соседнее кресло. Холм с наигранным возмущением вздыхает, но уголки рта дёргаются в несмелой улыбке. Эггесбо толкает его локтём и требовательно заглядывает в глаза. Хенрик делает вид, что собирается с мыслями. Он не знает, с чего начать. Он не понимает причину томительной тревоги. Он не верит, что поцелуй был реальным. То, к чему они с Тарьеем шли три недели, произошло неосознанно и до безумия быстро. Хенрик хотел поцеловать Сандвика и видел, что тот хочет того не меньше. Тогда почему в груди зияет бездна страха, из которой он не находит выхода? Разве так должен чувствовать себя человек после поцелуя с тем, в кого по уши влюблён?
- Выкладывай, - заявляет Карл, откидываясь на спинку кресла. У него ладони чешутся от нетерпения, а в душе клубится туман подозрений. Хенрик не выглядит глубоко расстроенным, но его определено что-то беспокоит. Эггесбо готов вытягивать из Хенке слова клещами, потому что тот напряжённо молчит уже больше минуты.
- Я поцеловал Тарьея, - выпаливает на одном дыхании Хенрик и обречённо закрывает глаза. Острый ком обжигает горло языками пламени, а сердце с глухим звуком ударяется о грудную клетку. У Холма всё плывет перед глазами, а во рту по необъяснимой причине щекочет привкус корицы. Он кривится от собственных слов, будто только что вынес себе смертный приговор.
- Не слышу радости в голосе, - Карл изумлённо выгибает бровь и пробегает по лицу Хенрика искрометным взглядом. Ни одного намёка на улыбку. Ни одного проблеска восторга в голосе. У Эггесбо в горле першит от желания сказать другу пару ласковых, но он прячет морозное возмущение за натянутой улыбкой. Карл никогда бы не подумал, что любовь может превратить его лучшего друга в безвольного хлюпика, мнительного и потерянного.
Хенрик выходит на подиум, игнорируя недовольное сопение Карла. Ему не хочется слушать бессмысленные тирады, полные презрения и жалости. Не сейчас. Не тогда, когда сбивчивые мысли ураганом растекаются по подкорке сознания. Когда глубокая трясина сомнений поглощает каждый уголок души. Когда лихорадочная дрожь прошибает всё тело от мимолётного воспоминания о поцелуе. Холм двигается спиной к Карлу, но чувствует повисшие в воздухе электрические провода подозрений, которые покалывают в пальцах. Хенке задумчиво шагает по скользкому паркету, распутывая клубок страхов. Он боится, что поцеловал Тарьея? Нет, он боится недосказанности, залёгшей между ними непроглядной тьмой.
- Он признался мне в любви, - вздрагивает Хенрик и резко поворачивается к Карлу лицом. Его губы боязливо сжаты, а ресницы дрожат, как листья на ветру. Спину царапает табун мурашек, а перед глазами всплывает образ Тарьея. Такой родной, нежный, решительный. Холм никогда не видел Тарьея таким уверенным и смелым: он смог выдавить из себя самые важные слова. А Хенке не смог. Он чувствовал острую необходимость выплеснуть тягостные чувства, которые душат железной хваткой, прикоснуться к его бархатной коже, заглянуть в жасминово-зелёные глаза, в которых искрит любовь. Хенрик знал с самого начала, что его чувства взаимны.
- А ты что? – осторожно интересуется Карл. Спина Хенрика серой стеной леденеет перед его глазами, но Эггесбо не спешит идти по горячим следам. Холм взвинчен, будто на грани нервного срыва, и обезоружен дурными мыслями. Он слабо похож на счастливого влюблённого парня, у которого раньше горели глаза при случайном упоминании имени Тарьея. Медные тени под глазами и усталость, бледностью отпечатанная на лице. Любовь замурована под тканью горячего сердца.
- Я ничего не сказал, - Хенрик потупляет взгляд и ёрзает кроссовками по паркету. Его голос надламывается с каждым словом, но Карл смотрит на него с открытым замешательством. Он не верит собственным ушам, потому что ничего глупее в жизни не слышал. Человек, который сходит с ума из-за любви, не может выразить своих чувств. Звучит нелепо и подавляюще.
- Ты хочешь сказать, что Тарьей признался тебе в любви, а ты просто промолчал? - недовольно закатывает глаза Карл, ударяя себя по лбу толстой папкой с документами. Хенрик испуганно останавливается посреди подиума и затуманенными глазами смотрит на друга. Идея с поцелуем вдруг перестаёт казаться ему удачной. - Холм, ты идиот? Ты же любишь его.
- Да, и что теперь делать? – разводит руками Хенрик и спускается с подиума. Он не идёт, а шатается, как корабль во время шторма. Холм нервно водит пальцами по шее, чувствуя пульсирующую дробь сердца. Его опустошённый взгляд доводит до бешенства Эггесбо. Каким же беспомощным делает человека любовь. Это не награда свыше, а опасное оружие, которым можно убить самого себя.