Одиночество в глазах (СИ)

- Значит, никакого звонка от его родителей не было? – Томас косится на Германа с сухим подозрением, но всё понимает без слов. У Томмерааса на лице отпечатано багровыми отметинами, что он зависим. Хэйс никогда не видел, чтобы кто-то был настолько одержим человеком. Герман был поглощён безумной любовью, которая отняла у него почти полгода жизни – мирной, яркой и будоражащей. Улыбчивый неунывающий Герман остался где-то в отголосках прошлого, превращаясь в неуловимую тень, облеченную в сеть боли и разочарования.

- Я всё придумал, - увлечённо тараторит Герман, упираясь локтём в шершавую столешницу. В его шоколадных глазах пляшут шальные искры, растекающиеся мириадами звёзд на молочно-белом лице. Томмераас впервые за долгое время выглядит счастливым, и Томас не сдерживает улыбки, глядя на него. Навязчивая идея Германа может завести его в беспросветные дебри одиночества, и тогда всему может придти крах. Сейчас он не думает об этом, потому что сердце работает в полную силу, как заряженная батарейка, а разум очищается: - Главное, чтобы Лиза раньше времени не узнала, что мы с Тарьеем встречались. Марлон знает правду.

- Почему ты так уверен, что он ничего не рассказал Лизе? – Томас выглядит озадаченным, но думает только об одном – как оградить Томмерааса от ямы, которую тот собственноручно себе роет. Голос у Хэйса трескуче-сухой, врезается колючками под кожу, но Герман словно не замечает ничего вокруг. У него на сердце тёмно-красная метка в форме ангела, его солнечного мальчика Тарьея – такая же кроваво-красная, как его бейсболка. Именно Томмераас её ему подарил, на его семнадцатый день рождения.

- Я виделся с ним три месяца назад, - Герман лениво чешет затылок и поднимает глаза на Томаса. Тот внимательно слушает и время от времени кивает, будто соглашается. Он слышит ломкие нотки в голосе Томмерааса, но волнения не выдаёт, запаковывая его в коробку незатухающего интереса. Герман чувствует, как по вискам молотком долбит страх, но продолжает: - Он говорил, что Тарьей просил его молчать.

- Не жизнь, а грёбанная мелодрама, - раздражается Томас, возмущённо кривя губы. Он проклинает себя за то, что жалеет Германа, но поделать с собой ничего не может. Перед ним сидит не тот озорной темпераментный парень, которого он знал всю свою жизнь – вместо него пепельно-белый призрак с запавшими глазами и разбитым сердцем. Томмераас из кожи вон лезет, чтобы вывести из крови пьянящий наркотик под названием «Тарьей», но боль никуда не уходит – она питается разрушающей любовью, расплавляя грудную клетку. Томас выстреливает вопросом, как атомной бомбой запускает в душу: - И что ты собираешься делать?

- Сегодня в «ManiaModels» показ: я собираюсь в нём участвовать, - пожимает плечами Герман и улыбается так широко, будто ему только что вручили ключи от машины. Томас встряхивает длинной чёлкой, спадающей на лицо, и рассматривает побледневшее лицо лучшего друга. В груди покалывает гнетущий страх, от которого мурашки рассыпаются по коже ледяными пузырьками. Томмераас надевает переливающуюся маску спокойствия, выцеживая из глаз остатки боли. Не получается, потому что Хэйс слишком хорошо его знает.

- С какого перепуга? – голос Томаса леденеет, грубеет под прицелом жемчужно-карих глаз напротив. Герман усмехается и отворачивается – кривится от жжения вен, по которым течёт не кровь, а кипучая лава. Он приглушённо вздыхает и крутит в руках телефон – в голове разрастается рана, кровоточащая обрывочными воспоминаниями. Образ Тарьея в клейкой ленте прошлого кажется таким знакомым на ощупь, таким близким, таким тёплым. В ушах разражается звон отчаяния, потому что Томмераас слишком долго не видел своего мальчика.

- У меня есть деньги и связи, - выдавливает на полувздохе, растягивая каждое слово почти по слогам. Герман не чувствует себя счастливым, купаясь в деньгах, которыми его снабжают родители, которые он зарабатывает на выступлениях и показах. Лишь гложущая пустота сдавливает горло. Лишь ноющий страх одиночества ковыряет сердце раскалённым прутом. Томмераас чувствует себя потерянным бедняком: он нуждается не в богатстве и головокружительной славе – ему нужна любовь. Ему нужен человек, ради которого он горы свернёт.

- Заебись, - Томас поджимает губы и поднимает большой палец вверх в знак одобрения. Герман замечает его презрительный взгляд, но оправдываться не спешит. Он не перестаёт думать о Тарьее уже третий день, после их телефонного разговора. Томмераас собирался с силами позвонить или написать, но струсил. Парень в глубине души осознавал, что Хэйс абсолютно прав – он просто нагло лезет в жизнь Тарьея, не спрашивая разрешения. В груди колет стальная игла подозрений: нужна ли его любовь Сандвику? Томас кладёт тёплую ладонь на плечо друга и осторожно спрашивает: - А ты потом не пожалеешь об этом?